Для историка важно следующее обстоятельство: подробности всей истории, вязанной с убийством Филиппа, попали в Житие от того самого «случайного свидетеля», тем не менее, оставшегося в живых! Им стал некий старец Симеон… он же бывший пристав Кобылин. Хотя и сообщает ранний вариант Жития о его наказании, но в действительности еще несколько лет Кобылин исправно служил и получал высокий оклад. В чернецах он оказался, попав под подозрение в заговоре. Это произошло около 1573 – 1574 гг., не раньше! Для установления истины о смерти Филиппа биографические данные Кобылина дают немного. Зато достоверность Жития, составленного через два с лишним десятилетия после кончины святителя, полностью подтверждается. Ведь Кобылин был тогда в Отроче монастыре! И, быть может, он сторожил в момент беседы Малюты с Филиппом келью последнего. Драгоценное свидетельство очевидца сохранило такие подробности, о которых больше никто не знал. Помимо, разумеется, Малюты, имевшего веские причины держать язык за зубами.
Хорошо было бы проверить житийный рассказ по летописям. Но увы! Летописные источники будто воды в рот набрали по поводу кончины Филиппа! Официальная летопись, которая велась в Москве, при царском дворе и, возможно, была продолжена в опричной резиденции – Александровской слободе, заканчивается 1567-м годом. Летописи локальные, частные, не несут никакой дополнительной информации. Можно было бы долго рассуждать о «боязни» летописцев говорить на такие темы, но… даже оппозиционные по духу летописные памятники того времени (каковой была, например, одна из Псковских летописей) ничего не добавляют к картине гибели Филиппа. Хотя в иных случаях они содержат резкие критические суждения о деяниях царя Ивана Васильевича. По всей видимости, причина их молчания заключается не в каком-то страхе. Просто внимание всей страны в горькие месяцы конца 1569 – начала 1570 года было сфокусировано на кровавом походе царя против земщины. В массовых казнях, в ограблении городов и монастырей потонула тихая смерть одного человека, хотя и был он прежде митрополитом Московским и всея Руси…
Лишь в очень поздних новгородских летописях встречается краткая запись мрачного вида, сообщающая о приказе царя: «Того же лета, идучи в Тверь, задушити повелел старого митрополита Филиппа Московского и всея России чюдотворца Колычева во обители в Отроческом монастыре во Твери, и положен бысть в том монастыре». Ценность этого сообщения невелика: оно возникло без малого через полтора века после драмы в Отроче монатыре. Иными словами, в ту пору, когда всей России уже было известно содержания жития. А значит, летописец мог взять информацию оттуда и по-своему подать.
Зато иностранцы оставили немало известий о кончине Филиппа. Немец-опричник Генрих Штаден сообщает, что «…добрый митрополит попал в опалу и до самой смерти должен был сидеть в железных, очень тяжелых цепях». Никакими другими источниками свидетельство о «железных цепях» не подтверждается и выглядит не слишком правдоподобным. Штаден в обители, ставшей последним пристанищем Филиппа, не был и самого узника не видел.
Другие опричники-иноземцы, Иоганн Таубе и Элерт Крузе (из лифляндских немцев) рассказывают о событиях в Тверском Отроче монастыре гораздо подробнее. По их словам, извергнутого из сана архиерея «…послали в монастырь в Тверь, где он прожил со дня Св. Михаила до февраля следующего года (неверная дата –
К тому же, Таубе и Крузе бежали из России в 1571 году. Свой рассказ они поместили в «Послание», адресованное гетману Яну Ходкевичу. Это «Послание» появилось лишь в 1572 году. Таким образом, они писали по памяти спустя три года, как минуло событие, в ту пору не способное заинтересовать двух пошлых авантюристов и корыстолюбцов, – какими были Таубе и Крузе.