Даже не знала, что владею столькими его техниками (и кто это ещё повышает свою самооценку?!) — и глубоко, и за щёку, и иррумация. Для тех, кто не знает — это когда он имеет тебя сверху, используя рот как киску. Он сходил с ума, рычал, заставлял меня глотать его соки, которых с каждым разом становилось всё меньше и меньше, но отпускать меня не хотел. Ненадолго проваливаясь в сон, спустя несколько минут он просыпался и, игриво смеясь, целовал меня — для меня это значило только новую сессию оральной тренировки. Я поставила себе задачу сорвать ему крышу — иначе заманить его в Белград у меня бы не вышло. Пока с этой задачей я справлялась на ура. Мужчинам в первые дни отношений нравятся доступные женщины. Они наскучивают им, правда, достаточно быстро, но меня это следствие уже не интересовало — жить Джастину оставалось считанные дни.
Я сосала его член и думала: «Что движет мужчинами, которые так обожают этот вид секса? Неужели все они хотят таким образом подчеркнуть своё достоинство? Неужели, демонстрируя свой эгоизм, они демонстрируют свою власть над женщиной? Почему они все — и Кеттель, и Эмиль, и Джастин — хотели мной обладать?» То один, то другой варианты ответов приходили на ум — но тут же вылетали из головы, занятой совсем другим делом, и вытеснялись лишь мыслями о самосохранении («Боже, как глубоко! Не подавиться бы!»).
Под утро в мою голову закралась шальная мысль о том, что всё же минет — это не так уж и плохо, особенно для таких властных и самодостаточных девушек, как я. Чувствовать власть над мужчиной, когда самое дорогое, что, в его понимании, у него есть, находится в твоей ротовой полости и в любую минуту может быть отхвачено одним смыканием челюстей — выше собственного оргазма, которого мне и так хватает с любимым. А Джастин, милый дурачок Джастин, засыпая, шептал мне, что доверить своего дружка он может не всякой, а только той, которую любит. Он обманывал сам себя, я лишь ему подыгрывала.
О чувствах Алексея я уже не беспокоилась — после нашего откровения в Берлине я была в нём уверена, он понял бы всё. Но не была уверена лишь в том, что настоящему мужчине подобает так вести себя, прощая всё своей избраннице, даже если он её сильно любит…
Есть ли смысл описывать дальнейшие события? Всё было как всегда. По уши влюблённый в меня, а точнее, в мой минет, Джастин слепо проследовал за мной в Белград и поселился в моей любимой гостинице «Москва». Оттуда его похитили и утащили на тот самый завод пластмасс, что недавно мы с Алексеем навестили.
Я же вернулась домой, где меня ждали возлюбленный, бутылка вина и вкусный ужин. Я чувствовала себя уставшей и очень хотела спать и потому положила клофелин в бокал… но не в свой. Алексей потерял сознание через минуту, а ещё через минуту Драган и несколько его людей в традиционных чёрных куртках переступили порог моего дома.
— Это и есть твоё условие?
— Да. Я хочу убить его, — я кивнула на Алексея. — Там, на твоём заводе.
Драган с недоверием посмотрел на меня.
— Что ж, будь по-твоему, всё же свою работу ты сделала на отлично…
Сегодня завод пластмасс под Белградом открылся для меня в новом свете. Да, я была здесь, но как наблюдатель. Я смотрела на стены, двери и коридоры, но это всё равно, что быть в театре до или после представления — нет никакой разницы, в театре ли ты или в магазине промтоваров. Сегодня эти ужасающие интерьеры жили и дышали. Повсюду ходили люди в окровавленных кожаных фартуках и с масками на лицах. Кто-то использовал простую марлевую повязку, кто-то — маску сварщика и очки (чтобы дроблёные кости не летели в глаза), кто-то надевал рыцарские латы и маски свиней и быков с рогами. Одно было неизменно — высокие краги, фартуки и берцы. Люди, повседневно привыкшие носить дорогие часы и костюмы, превращались в настоящих палачей.
Повсюду из-за тяжёлых дверей доносились крики, душераздирающие звуки столярных машин и бензопил, звон инструментов, используемых в качестве орудий пыток — пожалуй, даже средневековые заплечных дел мастера выпали бы в осадок, оказавшись здесь. Охраны было немерено — они сидели за пультами управления дверьми на каждом этаже, а также сопровождали людей из кабинета в кабинет, из секции в секцию.
В подвале вовсю работал крематорий — горбун в жуткой кольчуге до пола входил в секции с открытыми дверьми и вывозил оттуда груды мяса, некогда бывшие людьми и разговаривавшие. Он сваливал их на тяжёлую тележку, которую молча катил до лифта в дальнем конце коридора — этот лифт специально был предназначен для него, никто больше им не пользовался.
Охранники же мыли полы и стены тех камер, где заканчивались экзекуции — шланги с водой помогали им в этом, ибо отмыть столько крови и выделений вручную было не под силу даже опытной уборщице.