Мюнхэ. История Сербии / история «Хостела»

Мне же было нечего терять — если Милош хочет моей смерти (что вряд ли; я перед ним ни в чём не повинна), то так тому и быть, лишь бы было это на родине. Устала я за всю свою жизнь от вечной беготни непонятно от каких сил. Да ещё и вечное женское проклятие — какое-то глупое, хоть и вполне себе патриотическое любопытство овладело мной. Я решила лично увидеть всё, что творилось в моей стране, чтобы по возможности всё же вмешаться в её судьбу сейчас, когда внешний враг практически остался для нас в прошлом — впервые за много даже не лет, а веков. Слова и мысли Георгия, которые он не раз высказывал при жизни, не давали мне покоя. Да и справедливость стала не последним моментом при принятии решения… Хотя Александру я о нём сказать не решилась, зная, что он будет против вмешательства женщин в мужские дела — как-никак, он по-прежнему был для меня ребёнком, и по-настоящему ответственное дело я ещё не могла ему доверить.

Вскоре я вернулась в Белград. Любица рассказала мне о том, что воевода Вучич — наш с Георгием кум — хоть и уехал под давлением Милоша в Австрию, но её хитростями и трудами вскоре планирует возвращаться. На мой вопрос, зачем, она ответила, что так дальше жить нельзя и необходимо силой лишить Милоша его власти или хотя бы ограничить её. Зная его мстительность и жестокость, я вынуждена была отговорить её от первого варианта — иначе мы всю оставшуюся жизнь будем только мстить друг другу да догонять друг друга, а жизнь Сербии как была скорбной, так и останется. Тогда Любица ознакомила меня с текстом Устава, который они написали тайком от Милоша с Вучичем и который призван был ограничить поборы и наглость Милоша в общении с подданными. Я, хоть и не умела толком вникать в содержание таких вещей, всё же прочла его и одобрила.

Вучич должен был вернуться спустя несколько дней — видно было, что Любица всё как следует приготовила. Зная его популярность в армии, она заранее попросила его организовать моё перед солдатами выступление. Именно оно должно было сыграть роль бомбы и сподвигнуть солдат на неповиновение вороватому кнезу. Что ж, я была ещё слишком зла на Милоша, и потому её предложение показалось мне не столь коварным, сколько мудрым. Я приняла его безоговорочно.

Вечером первого же дня, что я у неё гостила, к ней приехал Милош. Мне тяжело было даже не разговаривать с ним, а терпеть рядом с собой его самодовольное лицо, пока он не предложил мне поехать в Смедерев, близ которого был им вероломно убит Карагеоргий.

— Зачем? Чтобы сложить голову там?

— Не говори так. Было такое время, да и решение это принималось не мной… Вернее, не мной одним. Хочу, чтобы ты видела, что я ничего не имею против твоего пребывания в Сербии и горько раскаиваюсь в содеянном, но прощения не прошу — мне за смерть Георгия отвечать перед Высшим Судом!

Я посмотрела на Любицу — она лишь растерянно пожала плечами. Что ж, повинную голову меч не сечёт, подумала я, махнула рукой и мы все вместе отправились в Смедерев.

Я была в этом маленьком, захолустном городишке несколько раз при жизни Георгия — неподалёку от него жил Вучич, у которого мы часто гостили. Никаких достоинств и тем более достопримечательностей там отродясь не было. Кроме, пожалуй, бродящих взад-вперёд грязных и наглых свиней, которые тебя сожрут, только зазеваешься. Сейчас же город было не узнать — огромный красивый собор возвышался в самом его центре, а кругом прихожан было столько, сколько, пожалуй, не было даже жителей во всём срезе. С почётом и уважением смотрели на нас собравшиеся помолиться в этот вечерний час.

— Смотри, — говорил кнез, показывая мне роскошный монастырь. — Это монастырь покаяния моего перед Георгием и его славной судьбой. Я выстроил его в 1818 году, спустя год после его убийства. Как бы странно это ни звучало, совесть и Бог есть во всех нас — и даже во мне.

Мы вошли внутрь. Я прочла молитву перед иконой святого Георгия Победоносца, которого муж считал своим покровителем, и даже немного успокоилась после этого. Время стирало противоречия между врагами и границы между странами. Всё могло случиться тогда, в роковую ночь на 26 июля 1817 года, лишившую Сербию своего героя, а меня — мужа. Я пыталась спросить у Милоша и Любицы об обстоятельствах смерти Георгия, но они упорно отмалчивались — как знать, может, так было и лучше, хоть мне не было так больно…

Всю следующую неделю я спокойно прожила в доме своих родителей. Пока неделю спустя Любица не прислала за мной карету — Вучич прибыл из Австрии и готовился выступить перед войсками. Я должна была помочь ему в этом. Признаться, первое горячее желание сменилось радостью от того, что я, наконец, дома и рядом с сыном, а также покоем — всё же даже Милош повинно склонял передо мной, а значит, и перед народом свою буйную голову. Однако обещание было дороже и важнее. Я отправилась в гарнизон.