Мюнхэ. История Сербии / история «Хостела»

Вскоре я навсегда оставила Белград. А с моим отъездом потухло и восстание. Правда, Милош не солгал — но как всегда, ровно вполовину. Он подписал Устав 1835 года, но не соблюдал его, в связи с чем спустя 15 лет очередное восстание всё же свалило его с кресла кнеза. Они с Любицей бежали в Австрию, а престол ненадолго занял мой сын. Правда, министры его вели себя настолько отвратительно, что вскоре народ воззвал к Милошу и умолил его вернуться. Любица к тому времени умерла, а Милош народным героем и настоящим королём вернулся в Сербию. Правда, тоже вскоре умер.

Я стала сторонней свидетельницей всего этого — и никогда больше прежние абсурдные желания меня не посещали. Каждому своё, а дело женщины — это её мужчина. А уж коли его не уберегла, то грош тебе цена, знай себе сиди в дальнем углу. Смириться же с участью — тоже подвиг. Что ж, хоть здесь я стала, наконец, героиней.

Мюнхэ

Хотя эмпатические проявления и были мне свойственны, я всё же никогда не думала о том, что они могут распространяться на исторические личности. Изменения в моей психологической структуре, в результате которых я стала способна чувствовать и сопереживать персонажам исторических реалий, не были случайны. Дом Кеттеля в Анкаре удивил меня и погрузил в атмосферу восточных сказок «1001 ночи». Этот в высшей степени европейский и светский человек с гибкими представлениями о времени, мире и обществе, в котором он живёт, поразил меня архаичностью и восточностью тайной своей, скрытой от посторонних глаз, жизни.

Его особняк в Анкаре бросался в глаза своей роскошью даже снаружи — хотя бы потому, что находился в самом центре, среди обыкновенных домов и офисных зданий, где взгляд прохожего или туриста никак не ожидал внезапного появления восточной жемчужины, построенной всемогущим султаном по приказу коварной Шахерезады. Внутри абсолютно всё говорило о том, что ты попал во времена Ходжи Насреддина. Роскошные сводчатые потолки, низкие диваны, расшитые узорами ковры, огромные комнаты, чаши с фруктами и вином, арыки в самом доме — пока я своими глазами не увидела всё это великолепие, словно бы приготовленное для съёмок исторического фильма или восточной сказки, то думала, что такие экспозиции бывают только в музеях. Это и стало решающим фактором, «сделавшим» из меня на время Елену Петрович. Я окунулась в атмосферу её юности и встречи с Карагеоргием, а уж дальше мысль понесла меня по волнам какой-то неведомой мне доселе реки…

Кеттель дорожил своим прошлым, соблюдал и берёг историческую традицию. В отдельном крыле дома, куда редко кто мог проникнуть из посторонних, располагался его кабинет, который явно резонировал со всем тем восточным великолепием, что было здесь насаждено и приспособлено для отдыха глаз, тела и души хозяина дома. Там Кеттель проводил большую часть времени, пока я наслаждалась видами домашних интерьеров, купалась в роскошном мраморном бассейне во дворе, кормила дивных по красоте павлинов из его личного домашнего зоопарка.

Прислуги здесь было великое множество. Несколько раз мы с Зулейкой, его поварихой, ходили на настоящий восточный базар — признаться, я и не думала, что в таком развитом с точки зрения социальной инфраструктуры городе ещё существуют эти островки сказочной древности. А потом она учила меня готовить гюль и ещё какие-то турецкие блюда, что, надо сказать, получалось у меня достаточно скверно — жизнь в Европе, повсеместное влияние эмансипации, к сожалению, наложили негативный отпечаток на те истинно женские качества, что и без того в небольшом количестве были собраны во мне генетикой.

Как-то вечером, за ужином, сопровождаемым дивными восточными песнями в исполнении местного певца, часто приглашаемого Рашидом в дом, он спросил у меня:

— Вы совсем ничего не готовите, хотя проводите много времени на кухне. Отчего так? Нет тяги к домашним хлопотам?

— Так сложилось. Я долго жила в Европе, где, к сожалению, женская эмансипация совершенно сделала из женщин подобие мужчин. Готовят там только в ресторанах, причём, чаще всего, надо сказать, отвратительно, что, однако же, хорошо сказывается на фигуре…

Рашид оценил мою шутку, улыбнулся и продолжал:

— Вы не разделяете идеалов феминизма?

— Нет. Ни одна нормальная женщина их не разделяет. Никому из нас не хочется руководить и принимать решения, так же, как вам, к примеру, не хочется стоять у плиты. Исторически и генетически женщины созданы для одного, а мужчины — для другого. Попытки обвести вокруг пальца человеческую природу никогда не приводили ни к чему хорошему, не приведут и теперь.

— К чему же они теперь ведут?