Мюнхэ. История Сербии / история «Хостела»

— А вы сами не видите? Засилье гомосексуальной культуры с обоих гендерных полюсов уже практически привело к вырождению наций. Однако шуток с собой природа не потерпит — всё это будет остановлено её великой разрушающей силой рано или поздно. И важно уловить этот момент, чтобы не быть погребённой под развалинами того, что называется «идеалы современной европейской цивилизации». Не следует особо близко к сердцу принимать всё, чему учит европейская культура, но и отставать от неё нельзя — опоздавших, как правило, не ждут.

— Интересное рассуждение… Потому вас и влечёт история, что в ней не было этих игр с природой, всё было натурально, живо, естественно?

Я пожала в ответ плечами:

— Не знаю, быть может. И всё-таки я должна сказать вам спасибо за тёплый приём. Обстановка вашего дома, весь ваш настрой, атмосфера, в которую я оказалась погружена, словно бы перенесла меня интеллектуально в Белградский пашалык начала XIX века, во времена Карагеоргия и его вечных противников — османских пашей и янычар; позволила лучше ощутить веяния тех лет, даже в какой-то степени проникнуться мыслями и идеями моего далёкого пращура…

— Вы называете турок его врагами?

— Вы считаете иначе?

— Убили его всё же не турки…

— Да, но сама по себе смерть Карагеоргия есть веха исторического развития, прогресса свободной Сербии, нежели чем трагедия отдельно взятого человека. Трагична эта личность не столько из-за обстоятельств гибели, сколько из-за той великой борьбы, что он вёл всю свою жизнь. Не так ли?

— Конечно, вы правы, но рассматривать турок как его врагов я бы тоже не спешил. Он был гайдуком, много лет получал жалованье от паши и, если бы не определённые события, не возглавил бы борьбу сербов с османами.

— Мы не можем предугадать, как развивалась бы наша история, случись то или иное событие позже или раньше. И всё-таки любовь сподвигла его взять в руки оружие и повести за собой массы. Всё ведь началось с убийства того самого турка…

— …который, по легенде, является моим родственником…

— Да, — я смерила Кеттеля оценивающим взглядом, — принимая во внимание вашу харизму, я даже понимаю Елену Петрович. Если ваш предок был столь же привлекательным, как и вы, то ей и вправду сложно было сделать выбор…

Глаза турка блеснули.

— Вы делаете мне комплимент, благодарю вас.

— Я привыкла всегда говорить правду.

— Скажите, а у вас не создалось ощущение пленницы?

— Что вы под этим понимаете?

— Вы с такой первозданной смелостью приняли моё приглашение посетить этот дом и пожить здесь, что это даже удивило. В то время как европейские девушки внимают сказкам о том, что здесь можно оказаться в плену, в рабстве, стать жертвой пресловутого исламского варварства и шовинизма, вы, одна из них, добровольно погружаетесь в эту атмосферу без какой-либо опаски.

— Я ведь вам уже говорила, что те ложные идеалы, которые исповедует основная масса моих сверстниц, от меня далеки. Я достаточно хорошо разбираюсь в людях, и, уж поверьте, умею за себя постоять в случае чего, — я уже явно блефовала, да и он поднимал запретные темы — видимо, сказывался алкоголь.

— Ваши слова подкупают… Так хочется сделать вам самое важное предложение в жизни, право, останавливает только алкоголь — такие слова должны произноситься в трезвом уме и твёрдой памяти…

Мы были порядком пьяны — каждый отвечал блефом на блеф, который слышал от своего визави.

— Как знать, может быть, я и приняла бы ваше предложение, подбери вы соответствующую для него атмосферу.

— Но какую? Какой она должна быть, по вашему мнению?

— Ещё не знаю. Я подумаю.

Вечера мы обычно проводили на раутах или в ресторанах, отправлялись в театры или казино, где он представлял меня своим партнёрам и друзьям, и где моё сияние сливалось с сиянием софитов и бриллиантов дам, пришедших также украсить своим присутствием этот вечер. Сегодня же мы остались дома. Алкоголя было выпито уже предостаточно, кровь кипела в нас обоих, тем более что он до сих пор выполнял своё обещание и не притронулся ко мне и пальцем. И потому, чем абсурднее были предложения, тем легче они принимались в состоянии, близком к состоянию сжатой до упора пружины, которая вот-вот разожмётся и больно ударит сидящего рядом экспериментатора. Всю ночь я не спала и обдумывала его слова. С улицы через открытое окно веяло прохладой, но я буквально сгорала от какого-то внутреннего жара, томясь идеей отправиться к нему в спальню и непонятно как сдерживаясь от этого очевидно опрометчивого шага. Только под утро усталость взяла своё, и я погрузилась в пучину мучительного сна.