Мюнхэ. История Сербии / история «Хостела»

…После столь бешеной страсти всегда приходят покой и сон. Мы спали в объятиях друг друга, когда дверь еле слышно отворилась. Чьи-то сильные руки схватили меня, зажав мне рот, и оттащили в дальний угол номера. Я не могла сопротивляться, но видела всё отчётливо. Видела, как несколько человек в чёрных куртках связывают Рашида и тащат куда-то под его истовые вопли. Я же не могла издать ни звука, проронить ни слова. Осознание собственной ошибки пришло ко мне, выключив все остальные мысли и чувства. Или это была не ошибка? Или я всего лишь восстановила историческую справедливость, отправляя в небытие потомка врага того, кто освободил мой народ от гнёта таких вот Кеттелей? Они жаждут до сих пор поработить нас — чего стоят хотя бы его слова о мусульманской традиции! Он жаждал меня, но думал о том, что я слишком грязная для него, ведь уже не девственна. Он позволяет в отношении меня такие мысли, потому что исторически и генетически считает себя лучше меня, чище, умнее, сильнее. И так было и триста лет назад, и двести, и сейчас. Будь у него сила Османской империи — стал бы он церемониться с грязной сербкой или сделал бы из неё наложницу, гурию? Странные мысли посетили меня в ту минуту. Странными они стали с тех самых пор, как исчез Лукас, и со мной стало происходить нечто, выбивающееся из моих привычных представлений о психическом равновесии. Но и жалость имела место — мне, как любой женщине, было нестерпимо больно от жалости к тому, кого я сейчас так вероломно подставила… Меня потащили куда-то вслед за ним, наверное, чтобы тоже расправиться, но я не сопротивлялась и не жалела — я заслуживала этого.

Больше Рашида я не видела. Меня привезли в дом Чолича под Белградом. Я была в исподнем, и кто-то из моих охранников набросил на мои плечи свою кожанку. Я была не в силах вымолвить ни слова.

Машина остановилась перед большим роскошным дворцом, принадлежавшим Драгану. Несколько красивых бойцовых терьеров гуляли по саду вокруг дома. Меня проводили внутрь.

Драган сидел в кабинете, отделанном красным деревом, и смотрел в монитор компьютера.

— Что всё это значит? — едва дыша, вымолвила я, садясь в кресло напротив него.

— Поздравляю, ты прекрасно выполнила работу. Ты, как видно, профессиональная женщина, даже просить ни о чём не пришлось. Сама знаешь, как безо всякого клофелина выключить объект и отдать его нам в руки тёпленьким… Кстати, вот твои деньги, — он пододвинул мне чек.

— Что ты несёшь? Это что, всё правда? Правда то, что ты говорил мне там, в Анкаре?

— Конечно. А ты сомневалась?

— А где же тогда Лукас? Ты обещал мне показать его!

— Ты точно к этому готова? Может, для начала, выпьешь вина?

— Да.

Он налил мне и себе в тонкие стаканы немного «Rosso», протянул мне бокал и стал ходить по кабинету взад-вперёд.

— Не вини себя. Ты не сделала ничего предосудительного. Ты лучше меня знаешь, что турки веками порабощали и мучали нас. И, если бы не Карагеоргий, продолжали бы делать это и по сей день. Счёт убитых, изнасилованных, искалеченных вёлся не единицами — а ты взяла лишь одного.

— Но ведь это нельзя назвать местью или справедливостью! Ты же не сам убиваешь их! Ты ведь выполняешь чужие заказы!

— Какая разница, под каким соусом подавать мясо? Оно от этого не утратит своих полезных свойств. Сама понимаешь, начинать мировую войну мы не в силах, да и не стоит оно таких жертв. А отомстить тем, кто рос с осознанием превосходства над нами, кто делал из нашей страны поле брани или помойку для радиоактивных отходов — дело святое.

— Почему ты говоришь именно то, что я думаю? Как ты читаешь мои мысли? — я, должно быть, была уже порядком пьяна, если задавала подобные вопросы.

— Потому что мы похожи. Я давно понял это. Хебранг тянул тебя не как человек, а как исторический персонаж. Ты прекрасно знала, что он, и такие как он, уничтожили твоего отца, ты жаждала мести. Но ты хотела прикоснуться к истории, как она есть, хотела неопровержимых доказательств, хотела увидеть всё своими глазами. В тебе говорит та же историческая гордость или, если угодно, тот же великодержавный шовинизм, что и во мне, когда я скрежещу зубами после приговора Караджичу или Младичу. Ты сербка до мозга костей — из тех, кого пока не тронула гниль европейской цивилизации. Таких остались единицы. И читается всё это в твоих глазах.

— Так как насчёт Лукаса?