Мюнхэ. История Сербии / история «Хостела»

Ох уж эти Обреновичи, чума на их поле! Моя эмпатия становится, кажется, чем-то вроде тяжёлой болезни, стадии которой сменяют одна другую. Ещё немного, и я стану чувствовать себя представителем их семейства. Что это, следствие генетического обмена или я психически больна?

Наталья

Весна в том году была достаточно ранняя. Я хорошо помню и сам 1882 год, и весну, так внезапно свалившуюся на нас своей капелью и даже каким-то необычайным теплом. Да и странно было бы, если бы я её не запомнила так отчётливо — столько событий сразу свалилось на нашу голову, да и на голову всего королевства.

Да, с этого года Сербия была провозглашена королевством. Мой супруг, Милан I, до этого бывший, как и все его предки, князем Сербии, решил демонстративно объявить всему миру, что независимость его вотчины укрепилась и выросла до невиданных доселе масштабов. Отныне он самостоятелен во всех вопросах, не нуждается ни в советах, ни в попечительстве со стороны России или Австро-Венгрии, и самостоятельно принимает все руководящие решения в стране.

Надо сказать, что с самого момента нашего с ним брака, коему в 1882 году было уже 7 лет, и с рождения наследника — моего горячо любимого сына Александра, — отпраздновавшего шестую свою весну, страну только и делало, что лихорадило. Милан взошёл на престол не сразу — безвременно почивший батюшка оставил его слишком юным, чтобы тот мог самостоятельно управлять государством, а потому фактически до рождения Александра страной управляли регенты. Самый маститый из них — Йован Ристич — был поклонником русского самодержца и полагал, что без поддержки России Сербии как независимому государству не выстоять. Иные были против и склонялись к австро-венгерскому вмешательству в дела вновь созданного княжества. В 1881 году, когда Милан уже достаточно твёрдо стоял на ногах руководителя государства и регенты, по сути, утратили свою власть, их противостояние перенеслось в парламент — Ристич создал радикальную партию, а Йованович — партию напредняков. Народ склонялся к России, и я, хоть и жила в Сербии сравнительно недавно, могла это видеть, но Милан упорно не желал роста российского присутствия. Всякий раз, когда я заговаривала с ним на эту тему, он предпочитал уходить от ответа — видимо, считал меня недостаточно сильной собеседницей в этом вопросе. Но скоро сама жизнь привела его к моему совету. Наверное, в тот момент я и стала ощущать себя полноправной королевой.

Нет, не той королевой, какой была, скажем, Мария-Антуанетта, погрязшая в роскоши, балах и светских приёмах. Сербия всё же была куда проще и беднее тех роскошных дворов, которые принято считать королевствами в классическом смысле. Королевой в смысле ином — за свой народ я отвечала перед Богом. Пока ещё плохо понимая, в чём состоит суть и смысл ответственности и чего именно от меня ждёт тот самый народ, что, по сути, повенчал на царство моего мужа, я начинала интуитивно чувствовать, что нужна. Не как жена, но как мать. И не только для своего сына.

Если быть до конца точной, то всё началось в конце 1881 года. Когда декабрьский снег плотной пеленой покрыл землю и все парламентские дрязги отошли на время на второй план на фоне приближающихся рождественских каникул, приёма у меня попросил российский посол граф Персиани. Милана не было в Нише — он был, кажется, во Франции, и письмо от него я получила буквально за пару дней до этого. В письме он писал, что неплохо проводит время в одном из своих любимых казино на Лазурном берегу. Я никогда не разделяла его тяги к Парижу и к Франции в целом — напротив, перед праздником не было ничего лучше, как ожидать его дома. Именно отсутствием князя объяснил Персиани свою просьбу, хотя уже тогда он этим своим шагом заронил в душу мою тень сомнения.

Чтобы прояснить его, надо сказать, что это был за человек. Он прослужил послом целых 17 лет. Тактичный, вежливый, образованный, глубоко знающий историю и культуру Сербии, он, ко всему, был прирождённым политиком — император Александр не мог назначить малоопытного чиновника на столь ответственную должность. Я удовлетворила просьбу Персиани, но к тому моменту была ещё столь не искушена в политических делах, что искренне удивлялась цели визита — чем я могу ему помочь?

С порога Александр Иванович стал раскланиваться.

— Ваше Величество, от лица своей страны и от себя лично поздравляю вас с наступающим Рождеством и желаю всех благ вам и семье вашей в новом 1882 году.

— Вы, право, ошиблись, граф, — поправила я. — Я не Величество, я же не королева, а всего лишь княжна.

Персиани лукаво улыбнулся в ответ, поправляя окладистые седые усы. Он уже тогда что-то знал.

— Стоит ли эта ошибка суровой кары…