Мюнхэ. История Сербии / история «Хостела»

Как часто возвращалась я к этим событиям после — и всякий раз, удаляясь на временном отрезке от этого разговора, проклинала Милана за то, что он продал свою страну за карточные долги. Но в тот момент я так рассуждать не могла — инстинкт женщины сильнее разума королевы. В тот момент мне стало его так нестерпимо жаль, что я встала из-за стола, подошла к нему, обняла его могучую львиную голову, а он, словно в день нашего знакомства 8 лет назад, прильнул к моей груди и совершенно по-детски заплакал. Я не могла на него сердиться — скорее, готова была уничтожить и русских, и австрийцев, и радикалов, и напредняков — всех, кто стал причиной роковой ошибки моего бедного Милана.

Запомнила я и то, что он сказал относительно центризма власти. Эта мысль и впрямь показалась мне дельной. Сохранять нейтралитет — действительно, было лучшее, что он мог делать как глава только что провозглашённого государства. Видя мою поддержку, после праздника он несколько воспрял духом и даже решил короноваться — провозгласить себя королём. Всё это походило на забавы ребёнка, и потому я снисходительно восприняла этот шаг. Дошло и до курьёза — когда в честь коронации в Калемегданской крепости ударили залпом из всех пушек, в приграничном австрийском Земуне всерьёз встревожились — как бы не революция в Белграде! Казалось, всё начинает более или менее налаживаться, как вдруг последовал новый удар — «Юнион Женераль» обанкротилась, получив у Милана значительный аванс. Если бы железная дорога не была построена, новоиспечённому моему Милану не миновать участи Карла Первого.

Я пригласила Персиани и едва ли не упала ему в ноги с просьбой вернуться к российским проектам застройки. Нехотя, очевидно подавляя в себе великодержавные чувства, этот щедрый и добродушный человек всё же внял мольбам стенающей женщины, устами которой говорила вся Сербия! С рекордной быстротой — уже к началу весны 1882 года железная дорога была построена силами России. В этот момент мне показалось, что Милан несколько уверился во мне. Если раньше он воспринимал меня просто как жену, то теперь начал воспринимать как королеву, как боевую соратницу, человека, на которого можно и должно положиться в государственных вопросах.

Именно потому весна 1882 года снова принесла некоторое оживление и в наши отношения, и в жизнь страны. В один из апрельских дней Милан за обедом решил испросить моего совета.

— Ты же помнишь наш январский разговор о том, что в обстановке терзающих страну противоречий для власти короля нет лучшего выхода, чем поддерживать в стране нейтралитет?

— Ещё бы я не помнила.

— Так вот, как тебе известно, вскоре грядут парламентские выборы. Радикалы рискуют получить большинство, а это значит, что и моя концессия с австрияками, и вообще вся внутренняя политика могут существенно пошатнуться в сторону России. Я даже не о своей власти говорю, я о будущем страны. Это нарушит то природное равновесие, которое я стараюсь поддерживать последние 4 года. Мы должны не допустить этого.

— Не допустить — значит, отдать страну в руки напредняков?

— Значит хотя бы выдержать парламентский паритет. Разгромные победы и поражения нам сейчас не нужны, а избежать их мы можем только путём предвыборной агитации.

— И ты решил принять в ней участие? Король, агитирующий за депутатов? Но где в мировой истории такое видано?

— Мировая история, как ты помнишь, до сегодняшнего дня вовсе не знала не то, чтобы королевства Сербии, но и независимой Сербии вообще. Так что мы с тобой в буквальном смысле первопроходцы. И я снова, как в те январские дни, спрашиваю тебя — поможешь ли ты мне в этом?

— Но я не сильна в произнесении речей. Да и потом, королеве это не подобает.

— От тебя этого никто и не требует. Завтра мы сядем в поезд и отправимся в поездку по городам нашей страны, где я лично буду встречаться с народом. Ты, как персона в народе популярная, просто должна будешь присутствовать рядом со мной.

— Я — твоя жена, и, конечно, не могу отказаться.