Мюнхэ. История Сербии / история «Хостела»

Да, я не хотела совершать это турне. Я предчувствовала его негативные последствия. И была права. Всюду, куда бы мы ни приезжали, — а объехали мы за три недели почти всю страну, — в Заечаре, Крагуеваце, в Читлуке, в Алексинаце — люди встречали нас не то, чтобы с озлоблением, но с неприятием. Во-первых, как я и предсказывала, мало кому импонировало зрелище короля, агитирующего за одну партию в ущерб другой — это порождало недобрые сомнения относительно его зависимости от Австро-Венгрии. Во-вторых, настроение народа по отношению к напреднякам было, мягко говоря, негативное. Проект строительства железной дороги целиком осуществили русские, а со стороны Австро-Венгрии только и следовали, что завышенные таможенные пошлины, кабальные торговые договоры да постоянное вмешательство во внутреннюю политику под угрозой применения внешних санкций. Людей можно было понять — вот уже несколько лет как они жили в независимом государстве, а сегодня уже и в королевстве, и потому не желали терпеть такого засилья другого государства на своей территории. Милан в своей поездке остался неуслышанным — народ его не поддержал. Я была рядом, но помочь ему ничем не могла. Выборы показали, что затея его была, мягко говоря, пустой — напредняков немного поддержали только избирательные округа в Нише да Белграде. Население двух столиц жило на голову выше всей остальной страны, потому до варварской внешней политики Австро-Венгрии по отношению к нам ему не было особого дела.

И ничего бы не было страшного в этом парламентском перевесе, если бы радикалы, пролезши в парламент, не стали настаивать на наибольшем засилье Конституции 1869 года, в то время как Милан рядом своих законов ограничил её действие в пользу нашего западного соседа — сателлита. После каждого заседания парламента Милан, принимавший сейчас участие в них чаще, чем обычно, возвращался подавленным, не разговаривал со мной по нескольку дней, и только после из газет я узнавала, что депутаты задают ему там вопросы, на которые он не может ответить, что заставляет его выходить из себя.

Правда, было в том времени и хорошее — всё лето я усиленно занималась воспитанием Александра, мы вместе проехали по Европе, побывали даже в России, где нас очень тепло встретил государь со своей семьёй. Во время всего визита Александр, тёзка моего отпрыска, ни разу не заговорил о политике Сербии, но в глазах его прочитались боль и сочувствие по отношению ко мне, которые он проявлял, зная непростые времена, что переживает страна, и непростой характер, что имеет мой муж. Никогда ещё столько времени я, пожалуй, не проводила с сыном с самого его рождения. Пока мы жили в Нише, его воспитанием занимались гувернёры в Париже и Белграде, и только сейчас мы, наконец, смогли воссоединиться. Я росла в полной семье, где царили гармония и взаимная любовь, чего нельзя было сказать о Милане. Я хотела, чтобы Александр вырос иным, не таким обжёгшимся на молоке, как его отец. И только это лето показало мне, что в первую очередь я всё-таки не королева, а мать. Нет, что ни говори, а управлять государством — не женское дело. Однако, Бог мой, если бы я только знала, что происходило в то время дома…

Визит мы вынуждены были прервать спустя месяц — в начале октября. Из Белграда пришла срочная депеша о том, что в Милана стреляли, но промахнулись. Опрометью собрались мы и отбыли из Петербурга первым же поездом, оставив половину вещей в российской столице. Я знала, что Милан жив, но также понимала, что в такие минуты жена должна быть рядом с мужем, и потому торопилась домой. Больше всего меня мучил вопрос — кому и зачем потребовалось убивать короля, когда его власть фактически была убита три месяца тому назад потерей парламентского большинства? Сербы, в отличие от русских и немцев, люди не мстительные, не злопамятные. Так зачем всё это нужно?

По прибытии я не могла увидеться и поговорить с Миланом дня три, наверное. Он принимал то послов, то министров, а со мной общался через записки, передаваемые фельдъегерем. Я ничего не понимала — вчера в тебя стреляли, а сегодня ты даже не находишь времени, чтобы поговорить с собственной женой?

Однако в эти дни у меня было много иных встреч. Одна из них запомнилась более других — с главой министерства, Милутином Гарашаниным. Этот образованный, возвышенный, тонкий, но в то же время жёсткий человек был государственником до мозга костей — выходец из семьи дипломатов, он, казалось, даже думал государственными категориями, и, хоть принадлежал к партии напредняков, фактически выдерживал тот самый нейтральный курс, к которому Милан стремился, как оказалось, не на словах, а на деле.

— Расскажите же мне толком, что случилось? В мужа стреляли, а я даже не знаю всех обстоятельств случившегося?