Мюнхэ. История Сербии / история «Хостела»

— Не бойся, я здесь не затем, чтобы лишить тебя жизни, — подняв руку с троеперстием вверх, произнёс Милош.

— Я и не боюсь. Моя жизнь кончилась в 1817, вместе с жизнью Георгия.

— Вот. Об этом-то я и хотел поговорить.

— О том, как ты убил его?

— И об этом тоже, если угодно. Все эти клоуны, — он кивнул в сторону распахнутого окна, за которым слышался топот копыт кавалерийского полка, расквартированного неподалёку, — меня волнуют мало. Османы вновь поддержат меня, и с этим бунтом будет то же, что и с восстанием Хаджи-Продана. Не думаешь же ты, что с твоим приездом в «свободолюбивых сербах» вдруг проснулось чувство патриотизма? Нет, все эти восстания готовятся с одной-единственной целью, и ты об этом знаешь. Кому война, кому — мать родна. И моя жена, и этот дурак Вучич только и мечтают, что о власти, никем и ничем не ограниченной. А её в этой стране даже я не имею, её имел только Карагеоргий. И никакие турки, никакие австрийцы или русские не могли её сдержать — потому и боялись его. Да, мои руки обагрены его кровью, это верно. Только потому, что, если бы я этого не сделал, сделали бы другие, заодно и меня отправив к праотцам — участь его была предрешена. Никто не ждал его возвращения, но все грезили его речами и идеями — святой образ, идеал должен быть и жить вдали от людей, иначе они если не загадят его своими меркантильными и низменными качествами, то просто лишат жизни. Чтобы сделать святым. На покойников молятся охотнее. Я убил твоего мужа, это так. Но кто мне помогал? Кто предал его? Этого ты не знаешь. Ты не догадываешься, что изгнал я его из страны только потому, что предателей никто и нигде не любит. Он предал его, а потом предаст и меня.

— О ком ты говоришь?

— Вучич.

Я дрогнула.

— Он ведь кум вам, так?

— Именно.

— О том, что Георгий возвращается, никто из нас не знал. Он держал всё в тайне — это ты знаешь, это легко проверить. Родственников у него тут практически не осталось. Так откуда я мог узнать о его отъезде и прибытии в Сербию? От единственного близкого ему человека — не родного по крови, но родного по людскому кресту. У него он и остановился. Почему, по-твоему, я построил монастырь покаяния именно в Смедереве? Потому что Вучич в то время жил в Радованье, маленькой деревушке неподалёку, от которой теперь не осталось и следа. Там Георгий и остановился в ночь с 25 на 26 июля 1817 года…

Вучич потчевал его как положено — ягнёнком, сыром, хлебом и вином. Пока они ели, он послал ко мне своего слугу Новаковича — его ты тоже должна помнить, Георгий в своё время казнил за изнасилование его брата. Я распорядился доставить голову Георгия султану, минуя меня. Не мог я брать её в руки, хотя, конечно, кару свою за его убийство я ещё понесу… Когда он вернулся, оба уже были порядочно пьяны и спали. Вучичу он сообщил о моём приказе, тот проснулся и стал ждать. В это время Новакович ударил топором Георгия — ты знаешь, что среди народа ходил слух о том, что не берёт его пуля. Уже после Вучич отвёз его голову султану.

Неделю спустя я распорядился сравнять Радованье с землёй, а год спустя в Смедереве построил этот монастырь. Ни этот факт, ни то, что я тебе сейчас рассказал, конечно, не снимает с меня вины за смерть Георгия. Но и те люди, что тебя окружают — вовсе не такие уж борцы за свободу Сербии, как ты думаешь. Они не рассказали тебе об этом, боясь, что ты перестанешь быть их флагом, их талисманом в борьбе со мной. И, конечно, тебе решать, продолжишь ли ты эту войну или нет, но я хочу сказать лишь, что единожды солгав, кто тебе поверит? Вучич убил моего врага, но это не изменило моего решения изгнать его из страны, а при первом удобном случае — просто усадить на кол. Но этот мой враг был твоим мужем и отцом твоего ребёнка. Повинную голову меч не сечёт, но ведь и слово правды тяготит клятвопреступника. Его трусость не позволила сознаться тебе во всём, глядя в глаза — так может ли трус привести страну к процветанию?..

Тот Устав, что ты предлагаешь подписать, я подпишу. А ты сама делай выводы. Я не хочу народной крови, а зачинщиков непременно ждёт смерть. Но не тебя. Тебя Господь покарал сильнее, чем может человек — и не только смертью Георгия, а ещё и тем, что в товарищи тебе послал трусов и предателей, подлость которых куда тяжелее тех налогов, что налагаю я на народ. Засим кланяюсь. Ты хотела принимать решения — так принимай. Богу же оставь богово…

Мне нечего было к этому добавить. Стало вмиг понятно, почему Любица не отвечала на мои вопросы об обстоятельствах смерти Георгия. Всё же война, даже с неправедным кнезом — дело не женское. Слова Милоша надломили меня. Нет, никогда мне не сыскать здесь правды, и всю жизнь буду я только мучиться воспоминаниями и недоговоренностями, на которых будут играть все, кому не лень. Что ж, знать судьба мне жить и умирать вдали от родины…