Мюнхэ. История Сербии / история «Хостела»

Пока Ранкович, выйдя на пенсию, ходил по сербским ресторанам и вёл задушевные беседы с простым народом, а тот приветствовал его вставанием, стоило ему показаться в дальнем конце улицы — тогда как появление в любом кафе Джиласа было для них же столь обычным явлением, как подача горячего блюда, Иосип и я под дирижёрские взмахи Ходжи всё глубже погружались в пучину провала.

После отставки Ранковича власть над госбезопасностью, понятное дело, перешла к Ходже — не без моего, признаюсь, участия. Он же, в свою очередь, продолжал делать своё грязное дело. До начала 1970 года он назначил на министерские посты в разных второстепенных ведомствах — лёгкой промышленности, труда, социального развития — нескольких сомнительных людей. Работали они недолго, и все — по одной и той же схеме. Их назначали, Пленум молчаливо голосовал «за», проходило полгода, Ходжа начинал ходить вокруг меня, размахивая папками с компроматом. Конечно, это был цирк, но я всерьёз полагала, что он — великий борец с врагами и шпионами — хочет оградить моего мужа от недругов. Компромат был убедителен — ещё бы, ведь Ходжа обладал им ещё до их назначения, сознательно продвигая неблагонадёжных во власть, а потом ловко изобличая в моих глазах. Я же, в свою очередь, доводила всё это до сведения Тито.

На мой вопрос, почему он сам не возьмёт на себя исполнение государственной функции, Ходжа стыдливо отвечал:

— Вы ведь его супруга. У вас особые взаимоотношения. Вы сумеете донести это до него ласково, аккуратно, так, чтобы уберечь нас всех от лишнего шума и ошибок…

Думала, что доверяет. Купилась. А истина была рядом, и заключалась совершенно в другом…

Когда таким образом, с фактической моей подачи 11 министров оказались в опале, Ходжа напрямую подошёл к Тито и огорошил его в лоб после одного из пленумов:

— Ты не думаешь, что твоя жена очень умело тобой манипулирует? Так умело, что ты уже государственные решения принимаешь под её дудку? Причём не всегда правильные?

— О чём ты? — недопонял Иосип.

— Сколько министров за последние 4 года ты отправил в отставку с позором? 11 человек? Это, по-твоему, нормально?

— Но каждый из них был дискредитирован…

— Это как? Каким образом я, глава государственной безопасности, по-твоему, пропустил в правительство политически неблагонадёжных людей, в том числе ещё и шпионов других государств? Я не Ранкович, и близорукостью не страдаю. А уж в лояльности меня никто обвинить не может, включая тебя самого. Ты хорошо помнишь меня на полях сражений, потому и назначил на эту должность…

— Откуда же появились сведения о том, что высшее государственное руководство чуть ли не насквозь прогнило?

— Это я у тебя хочу спросить.

Иосип задал мне вопрос в тот же вечер. Я не держала дома документов, которые мне давал Ходжа, опрометчиво возвращая их ему после ознакомления, но, всё ещё веря в порядочность этого человека и пока не зная о состоявшемся разговоре с Тито, на следующий же день записалась к нему на приём, свято веря в правдивость того, что он мне говорил. Он меня не принял… Не принять жену главы государства! В этот момент задумываться уже поздно — это означает только то, что самое страшное уже свершилось. Так и было — пленум прошёл закрыто, без моего участия и уведомления и сразу после него меня препроводили из роскошных апартаментов на Ужичкой сюда, в эту затхлую и грязную квартирёнку, которая является моим обиталищем по сей день…

Конечно, спустя время я всё поняла — и какие цели преследовал Ходжа, и какую ошибку я совершила, удаляя Ранковича из ближнего круга Тито, и о чём говорил Джилас в своих статьях. Но было поздно.

Тито умер 6 лет спустя, в 1980 году. Последние два года он уже фактически не осуществлял руководство страной. 88-летний старик, которого так любили люди, уходил, унося с собой последние надежды на то, что после него колосс Югославии, воздвигаемый им долгие годы, продолжит своё существование. Я смотрела его похороны по телевидению. За шесть лет, в продолжение которых он не предпринял ни единой попытки ни принять меня, ни услышать, ни освободить, я перестала испытывать какие-либо человеческие чувства к нему, но смерть его была для меня ударом. Лишённая общества, я всё же читала газеты и слушала радио — и потому понимала, что маршал унесёт с собой в могилу идею национального единства. Каждая нация начнёт тянуть одеяло на себя, и последствия этого будут ужасны.

Так и случилось. Пост генерального секретаря занял серб Милошевич. Сам из себя он ничего не представлял, был робким и безынициативным человеком, не способным на принятие самостоятельных политических решений, но этой головой вертела очень опытная шея.

Мирьяна Маркович была дочерью крупного партийного функционера из белградского горкома — и Милошевичу просто повезло оказаться с ней на одной студенческой скамье. Она приняла его в свою семью, связи отца здорово продвинули его по партийной лестнице — и в достаточно нежном возрасте сделали сначала вторым секретарём белградского горкома, а затем — и первым лицом в КПЮ.