Мобилизованное Средневековье. Том II. Средневековая история на службе национальной и государственной идеологии в России

Романтизм преподносил в качестве ориентира определенный тип героя, привлекательный по этическим характеристикам для дворянской молодежи. Этот герой сочетал в себе индивидуализм и верность высоким идеалам, одним из которых был патриотизм. Для его изображения наиболее востребованным оказывался жанр исторического романа. Он был для писателей благодатен тем, что исторический материал подсказывал сюжет там, где отказывало писательское воображение, слабость знания прошлого обществом позволяла этот сюжет развивать в любом направлении, а исторические аллюзии на современность автоматически делали повествование злободневным и востребованным. Часть сочинений (меньше половины) была основана на материале Средневековья. Под влиянием Вальтера Скотта идеалы рыцарства, средневековой романтики прочно заняли свое место в сознании мыслящих людей XIX в. Возникал вопрос об аналогах: кто в нашей истории подобен рыцарям В. Скотта?

В глубине Средних веков можно было найти любого героя, связать его с рыцарством, зарифмовать с современностью и избежать упреков в исторической неточности, ведь большинство сведений было просто невозможно проверить. В образы исторических персонажей – новгородского князя Вадима, Марфы-посадницы, князя Аскольда, различных бояр с вымышленными именами – стали вкладываться рассуждения о морали, политике, человеческом долге и высокой судьбе, созвучные требованиям XIX столетия, основанные на презентистском подходе к изображению прошлого.

В 1830-х гг., когда в культуре господствовало направление романтизма с его интересом к отдельно взятой личности, русскую литературу захватил жанр исторического романа, пришедший на смену исторической повести[689]. Это обусловлено появлением такого жанра на Западе, прежде всего появлением произведений В. Скотта и проникновением западного исторического романа в Россию. В 1830-х гг. в России вышло около сотни произведений в жанре исторического романа, что составляло более половины романной продукции за этот период. Огромное влияние на творчество русских романистов, писавших на исторические темы, оказало великое творение Н. М. Карамзина «История государства Российского». Каждый писатель, создававший роман на тему русской истории, обращался не только к самому карамзинскому тексту, но и к его примечаниям, которые, в свою очередь, нередко позволяли анализировать и впоследствии интерпретировать первоисточники событий.

Следует отметить, что если роман был озаглавлен как «исторический», то распродавался он с большим успехом. Об этом писал помещик Петр Сумароков в 1833 г.: «А кто в наше время не захотел бы украсить свое сочинение чем-нибудь историческим? В наше время, когда тысячи романов бывают раскуплены, прочитаны и даже расхвалены, может быть, только за то, что к заглавию их прибавлено волшебное словцо ИСТОРИЧЕСКИЙ?»[690] Русский исторический роман возник как ответ на появление более широкого круга читателей. Это новый читатель – провинциальный и простой – обеспечил в массе успех историческому роману[691].

Эпоха исторического романа в России была открыта творчеством Н. М. Карамзина и его историческими повестями. В конце XVIII – начале XIX в. он создал повести «Наталья, боярская дочь» (1792 г.) и «Марфа-посадница, или Покорение Новагорода» (1803 г.). Не исключено, что благодаря литературному творчеству Карамзина тема вольного Новгорода продолжила свое бытование в умах русских писателей. Герои русской истории под пером будущего историографа еще говорят как персонажи европейской литературы, основанной на рецепции античных образов. Например, в уста Марфы-посадницы он вкладывает речь: «Вадим! Вадим! Здесь лилась священная кровь твоя, здесь призываю небо и тебя во свидетели, что сердце мое любит славу отечества и благо сограждан, что скажу истину народу новогородскому и готова запечатлеть ее моею кровию. Жена дерзает говорить на Вече, но предки мои были друзья Вадимовы, я родилась в стане воинском под звуком оружия, отец, супруг мой погибли, сражаясь за Новгород. Вот право мое быть защитницею вольности! Оно куплено ценою моего счастия…»[692] В качестве постоянно присутствующего символа новгородской вольницы, связующей нити между легендарным прошлым и настоящим Новгорода у Карамзина присутствует «Вадимово место», с которого осуществляется командование войсками, воззвания к новгородцам[693]. Фигура Вадима Новгородского – одна из центральных в русской «передовой» общественной мысли и поэзии[694].