Все эти модели совершенно не применимы к описанию памятников истории столицы империи – Санкт-Петербурга[839]
. Создается ощущение, что он находится в другой стране. Описание не содержит никакого пропагандистского набора памятников последним Романовым, в нем нет пропусков важных монументов. Собственно, перечень памятников истории Санкт-Петербурга полностью соответствует современным представлениям, в нем учтены все важнейшие здания, исторические места, статуи исторических деятелей и т. д. Он будто бы составлялся другими людьми, весьма квалифицированными в истории, исходившими из совсем иных принципов увековечения прошлого. В отличие от других городов, в Петербурге оказывается много мест, связанных с культурой: поэтами, художниками и т. д.Московская губерния[840]
, в отличие от Петербурга, – это земля русской святости. В списках памятников истории – множество церквей и монастырей XVII–XIX вв. Они составляют подавляющее большинство. Среди необычных памятников – обелиск в Троице-Сергиевой лавре в память обороны от поляков в годы Смуты (одновременно – спасению Петра I от стрелецкого бунта в 1689 г.). В Измайлово, в сарае, хранился знаменитый ботик Петра I. В Спасо-Вифанском монастыре стоял обелиск в честь посещения обители императором Павлом I (памятников Павлу в России было мало). В Коломне – башня, в которой в заточении «от тоски» умерла Марина Мнишек. Из памятников Бородина выделена могила Багратиона (об остальных памятниках почти не говорится).Описание памятников делалось по ведомствам, в ведении которых они находятся: МВД, Синод и др. В отдельную категорию выделялся список памятников Новейшего времени, воздвигнутый в честь высочайших особ и в память исторических событий. Эти памятники и составили основную массу попавших в перечень. Древностей оказалось гораздо меньше, чем могло бы быть. Из них фиксировались самые очевидные: крупные соборы, крепости и т. д. Большинство церковных памятников относились к XVII–XIX вв. По крупным памятникам составлялись исторические справки и чертежи. Они были довольно профессионально сделаны и содержали уже элементы исторической критики. Например, в описании строений Рязанского кремля упоминается архиерейский дом 1656 г., «который местные жители называют дворцом князя Олега»[841]
. При этом последняя точка зрения передана как малодостоверная[842].Разделение памятников по ведомствам отражало определенное противостояние государства и церкви в те годы. В 1908 г. Русская православная церковь заявила, что церковные памятники не подлежат юрисдикции государства, в том числе его учету и охране. Каждое ведомство, с точки зрения Синода, должно самостоятельно заниматься охраной принадлежащих ему памятников старины. В губерниях было 35 епархиальных церковно-археологических комитетов. По мнению Синода, этого вполне достаточно для изучения и охраны церковных древностей[843]
. Церковь организовывала собственные древлехранилища в губерниях, куда не особо допускались светские власти, и максимально противилась в 1901–1905 гг. переписи церковных памятников, их постановке на учет. Распоряжения светских властей откровенно саботировались[844]. Государство же пыталось сосредоточить дело охраны памятников в своих руках. В 1909 г. Николай II велел Синоду запретить перестраивать и реставрировать старинные храмы без согласования с Археологической комиссией. 30 ноября 1909 г. Синод выпустил соответствующий указ для епархий[845].Перепись памятников 1901–1903 гг. фиксирует новую тенденцию. «Приведение в известность» русской древности перестало быть актуальной задачей. Изначально, с 1826 г., выявление древних объектов затевалось как открытие для нации русского Средневековья, его исконной истории. Даже Петровские времена не казались древностью. К концу XIX в. выяснились две вещи: 1) среди выявленных памятников довлеет материал XVII–XIX вв.; 2) история памятников Средневековья с трудом поддается реконструкции. Не хватало знаний, квалифицированных археологических и искусствоведческих изысканий. В то же время свою задачу мобилизация Средневековья через памятники истории в общем к этому времени выполнила, свою роль в нациестроительстве сыграла.
К началу XX в. на первый план вышла иная задача: оформление современного правления династии Романовых как значимого исторического события[846]
. Апофеозом здесь стало празднование 300-летия династии в 1913 г. Доходило до того, что в честь юбилея назывались культовые сооружения других религий – буддийские дацаны и исламские мечети[847]. Сам по себе юбилей Романовых выходит за рамки рассмотрения нашей книги, поскольку с медиевализмом его связывает только общее родство с символикой Московской Руси. Строго говоря, 1613 г. относится не к Средневековью, а к раннему Новому времени, и в начале XX в. средневековую Русь также отделяли от России первых Романовых.