Средневековье пригодилось для обоснования неизбежности победы коммунизма в другом. Социалистическая доктрина стояла на пятичленной марксистской схеме, согласно которой история человечества представляла собой последовательную смену пяти формаций: первобытного строя («первобытного коммунизма»), рабовладельческого, феодального, капиталистического и коммунистического с его первой фазой – социализмом. События Октября 1917 г. считались социалистической революцией, которая должна привести к построению социализма. Чтобы вписать это в схему мировой истории и доказать неизбежность, закономерность происходящего, требовалось доказать предыдущую схему смены формаций, реализацию в прошлом пятичленной схемы (которая, естественно, отсутствовала в трудах дореволюционных историков). Трудность тут была в том, что в России не было Античности с ее классическим рабовладельческим строем (причерноморские греческие и римские колонии – не в счет). История Древней Руси – это средневековая история. Следовательно, надо было либо найти в ней рабовладение и показать переход от рабовладельческого строя к феодальному, либо объяснить, почему на Руси возник сразу феодализм и как он в дальнейшем придет к смене его капитализмом.
Вот почему одними из бурных научных дискуссий в 1920–1930-х гг. станут дискуссии о природе социально-экономического строя Киевской Руси (хотя, казалось бы, трудно найти более неактуальную тематику в революционные и постреволюционные годы)[1050]
. Про наличие в Древней Руси феодализма ученые говорили и до революции (работы Н. П. Павлова-Сильванского)[1051]. Но это была одна из точек зрения, причем не господствующая. Перед историками-марксистами встала задача вписать средневековую историю Руси в пятичленную схему и тем самым обосновать ее состоятельность. Первым это сделал М. Н. Покровский, который нашел в Древней Руси феодализм, но кроме того обнаружил общинное землевладение, «дворища» и «печища», которые назвал «остатками подлинного коммунизма», восходящими к первобытному коммунизму[1052]. Взгляды Покровского получили развитие в работах Н. А. Рожкова[1053] и С. В. Юшкова[1054]. Рожков ввел понятие «феодальная революция» (к которой он отнес период X–XII вв., а проявлениями классовой борьбы считал народные восстания). П. И. Лященко, отстаивавший правильность пятичленной схемы, увидел в Древней Руси рабовладельческий строй[1055]. Ю. В. Готье назвал древнерусский кодекс законов – Русскую правду – «уложением о капитале»[1056]. Использование подобной терминологии приучало читателей к новым историографическим реальностям, и новые трактовки средневековой истории здесь сыграли свою важную роль.Однако подобный плюрализм мнений был недопустим, поскольку мог посеять сомнения в правильности самой схемы, если вокруг нее идут споры. Правильное мнение предполагалось выработать на научных дискуссиях. В 1928–1930 гг. такие диспуты развернулись вокруг книги Д. М. Петрушевского[1057]
, в которой рассматривалась теория феодализма на западноевропейском материале, вокруг проблем периодизации мировой истории и схемы социально-экономических формаций и т. д.[1058] Наконец, в 1933 г. состоялась большая дискуссия в Государственном институте истории материальной культуры вокруг доклада Б. Д. Грекова «Рабство и феодализм в Древней Руси»[1059]. Во второй половине 1930-х гг. точка зрения Грекова на древнерусское общество как на феодальное победила, войдя в школьные и вузовские учебники. Последний аспект очень важен – научные дискуссии не носили сугубо академического характера. Они задавали вектор в трактовке истории в сфере образования, а следовательно, в формировании мировоззрения населения.В 1920-х – первой половине 1930-х гг. единой учебной литературы по истории СССР как таковой не существовало[1060]
, поэтому говорить о какой-либо единой концепции в преподавании отечественной истории в первые годы советской власти не приходится. До 1934 г. в средних учебных заведениях рекомендовалось использовать учебное пособие М. Н. Покровского «Русская история в самом сжатом очерке»[1061], созданное по заказу В. И. Ленина. Оно многократно переиздавалось и перерабатывалось[1062]. Одна из главных задач этого издания, очевидно, заключалась в критике традиционного стиля повествования отечественной истории, сложившегося в дореволюционный период: «Вообще летописцы всячески старались возвеличить князей; это именно из летописей Киевской Руси новейшие историки извлекли разные сказки о том, будто князья явились на Русь, чтобы установить порядок, прекратить преступления, защитить обиженных и т. д. – сказки, которые и теперь можно прочесть в плохих исторических книжках, распространявшихся царским правительством»[1063].