Мобилизованное Средневековье. Том II. Средневековая история на службе национальной и государственной идеологии в России

В подобном ключе – «споров о чем-то большем» разворачивалась дискуссия 1964 г. вокруг концепции А. А. Зимина о подложности знаменитого памятника древнерусской литературы «Слова о полку Игореве». Ее материалы опубликованы Л. В. Соколовой[1179]. И в данном случае чисто научная проблема воспринималась современниками (в том числе и самим А. А. Зиминым, который считал дискуссию о «Слове» важнейшей вехой своей жизни) как противостояние ретроградов и прогрессивного начала, обскурантов и борцов за научную свободу (хотя в научном плане правота была на стороне оппонентов Зимина).

Другая концепция, которая особых дискуссий в советское время не вызвала, но была медиевальной по своей сути, была концепция «древнерусской народности». В наиболее развернутом виде ее сформулировал в 1945 г. ленинградский историк В. В. Мавродин[1180] (хотя идея высказывалась и раньше, в 1930-х гг.)[1181], ее подхватили и быстро включили во все учебники. Ее сущность можно сформулировать следующим образом: в Древней Руси на базе средневекового государства сформировалась древнерусская народность, ставшая предком трех будущих народов: русских, украинцев, белорусов. Все они вышли из одного корня и являются братьями по происхождению и общей судьбе. Собственно, идея Мавродина развивала концепцию имперской историографии о разных ветвях единого российского народа, «общерусской нации» – великороссах, малороссах (а позже – и белорусах), которые едины по происхождению (трактовка Киевской Руси как колыбели русской нации)[1182]. Советская историография продолжила эти идеи[1183]. Идеологический конструкт «древнерусской нации» идеально подходил для исторической легитимации СССР как союза братских народов. Поэтому концепция Мавродина в послевоенный период оказалась весьма кстати, а с распадом СССР, когда новые национальные государства стали искать свои корни в Киевской или Полоцкой Руси, сразу же была подвергнута критике и отрицанию[1184]. Перед нами пример медиевализма в чистом виде.

Последний крупный интеллектуальный феномен СССР, который мы упомянем, – концепция Л. Н. Гумилева о «симбиозе Руси и Степи» в эпоху монгольского завоевания. В данном случае мы не анализируем его идеи этногенеза с научной точки зрения, а акцентируем внимание на рефлексии его исторической концепции в интеллектуальных кругах советской интеллигенции. Они вызвали особый резонанс (причем именно медиевалистского характера) прежде всего в кругах сочувствующих евразийским идеям. В системе смысловых координат послевоенной общественной мысли существовала определенная историческая иерархия отношений этносов: восточные кочевники нападали на Русь, она выступала щитом западной цивилизации против орд с Востока, монголо-татарское нашествие было катастрофой. Народы леса, прежде всего русские, исторически противостояли народам степи, тюркам, и были их непримиримыми антагонистами.

Гумилев эту схему ломал. Он изображал тюркские народы не хищными завоевателями, а акторами исторического процесса, частью мировой цивилизации. Между Русью и степью был не антагонизм, а своеобразный симбиоз, по словам Н. Г. Лагойды, «версия естественного братства русского народа с тюркскими и монгольскими народами»[1185]. Взгляды Л. Н. Гумилева отличались от классического евразийства[1186], они реанимировали роль Востока в русской истории, причем именно через трактовку средневекового периода как основополагающего для понимания роли народов в историческом процессе[1187]. Поэтому они и получили такую популярность у интеллигенции восточных республик Советского Союза, а в постсоветское время именем Гумилева стали называть университеты. Перед нами опять-таки пример медиевализма, когда интерпретация средневекового исторического материала использовалась для продвижения идей, актуальных прежде всего для XX–XXI вв.

Число примеров обращения к медиевализму в научной и научно-популярной мысли советского периода можно расширить. Важно, что все они в той или иной степени влияли на интеллектуальную и культурную жизнь общества. Одним из примеров такого влияния была сфера историко-культурного туризма.

Образ русского средневековья в историко-культурном наследии в СССР