Мобилизованное Средневековье. Том II. Средневековая история на службе национальной и государственной идеологии в России

Данные идеи, помимо татарской историографии, получили широкое воплощение в мемориальной политике. В 1992 г. на базе Казанского филиала Центрального музея В. И. Ленина был открыт Национальный культурный центр «Казань»[1368]. Подобная преемственность идеологического учреждения показательна, даже были сохранены некоторые элементы ленинской экспозиции. В 2005 г. в связи с 1000-летним юбилеем Казани здесь был открыт Музей 1000-летия Казани. В 2013 г. после больших реставрационных и музеефикационных работ в Болгаре в специальном здании на берегу Волги был открыт Музей булгарской цивилизации. Башни строения – символы трех культурных центров исчезнувшей волжской цивилизации: Болгара, Сувара и Биляра[1369]. В экспозиции этих музеев широко представлены реконструкции реликвий татарской (ордынской) истории, от городских ворот и восковых фигур ханов до муляжа короны – Казанской шапки. Проводится идея преемственности Волжской Булгарии, Золотой Орды и Казанского ханства.

В Болгаре рядом с музеефицированными археологическими раскопками ханского дворца размещены специальные туристические тропы с именами ордынских ханов, татарских средневековых поэтов, мыслителей и т. д. Тем самым в экспозициях представлен совсем иной облик Золотой Орды по сравнению с советской историографией: это не агрессивное разбойническое государство, а высокоразвитая цивилизация с большими достижениями в области политической организации и культуры. Тема ордынских завоеваний оказывается на заднем плане, ее не замалчивают, когда речь идет о Поволжье и Волжской Булгарии, но в отношении остальных территорий она звучит очень сдержанно. Больше говорится о транскультурных обменах в ходе миграций и торговли.

У других народов России, которые могут искать свою идентичность в Золотой Орде и связанных с ней государствах, культ средневековых героев имеет более широкий спектр. С Монгольской империей и Чингисханом связывают свое прошлое сибирские татары[1370]. В Бурятии развивается почитание эпического героя Гэсера, имеет определенную популярность великий хан и основатель Монгольской империи Чингисхан. Среди китайских бурятов распространен образ Чингисхана как образца моральной добродетели, выдающегося политика, объединившего народы[1371]. Вообще стоит заметить, что рост почитания Чингисхана характерен не только для тюркских народов, но и для всего мира, в том числе для западной цивилизации: в нем видят великого государственного деятеля и творца грандиозных культурно-цивилизационных перемен[1372].

В российской Бурятии популярность основателя Монгольской империи растет быстрыми темпами. По словам Т. Скрынниковой, «миф-образ Чингисхана стал основой формирования двух уровней идентичностей: бурят в границах общемонгольского мира (бурят-монголы) и бурят, включенных в буддийскую цивилизацию»[1373]. Одной из сторон этого процесса является развитие панмонголизма и представлений о необходимости объединения бурят с их истинной прародиной в Монголии и даже о переименовании республики (в Бурят-Монголию).

Образ Чингисхана и средневековой Монгольской империи в этом дискурсе оказывается ключевым. Как показала Т. Скрынникова, мифология Чингисхана «является одним из средств коллективной самоидентификации, через нее репрезентируются представления о социальном и политическом порядке, реальном или воображаемом (ожидаемом, желаемом)… в историко-культурном дискурсе актуализируются черты сакрального правителя, позволяющего космологизировать пространство нации… Чингисхан выступает в качестве культурного героя: демиурга, творца нового справедливого мира и человечества, создателя письменности, связанной, как и рождение самого Чингисхана, с Небом. Очень популярна в этой связи интерпретация знаков и символов Монгольской империи как проявлений средневековой “глобализации”»[1374]. Эпоха Чингисхана объявляется золотым веком, при этом даже его завоевания преподносятся как благо: он для того хотел покорить весь мир, чтобы установить для всех подданных всеобщее благоденствие и процветание.

Культурный фон данного дискурса в Бурятии представляют художественные произведения, рассказывающие об эпохе монгольских завоеваний («Жестокий век» И. К. Калашникова, «Долина бессмертников» В. Митыпова, «Десятый рабджун» В. Гармаева, «Первый нукер Чингис-хана» и «Тэмуджин» А. Гатапова и др.)[1375]. Возникает и сакральная топография, происходит «изобретение архаики»: в Бурятии убеждены, что Чингисхан родился на ее территории. В Саянских горах показывают «престол Чингисхана», в долине реки Селенга ищут его могилу. На горе Дош под Новоселенгинском Чингисхан «ковал железо»[1376]. Образ приобретает характер «отца нации»: появляются публикации, в которых утверждается, что Чингисхан был бурятом[1377].