Но развивавшееся национальное самосознание вступало в противоречие с европеизированной культурой дворянской элиты, с имперской монархией, ориентированной в подавляющем масштабе на западные образцы. За XVIII в., из-за крутого культурного поворота, начатого при Петре I и получившего развитие в последующие годы, на уровне дворянской и интеллектуальной элиты произошел разрыв между исторической традицией Московской Руси XVIXVII вв. и новоусвоенной европейской культурой. Еще переписывались летописи и исторические рукописные сборники, но в усадьбах и дворцах их уже читали мало, предпочитая печатные книги на французском и немецком языках, их переводы и подражания им. Новые костюмы, картины, ритуалы, архитектура представляли Россию как часть Европы. Ее допетровское прошлое визуализировалось только в старинных иконах, неперестроенных церквях и традиционных гражданских постройках. Эти две тенденции – национальное vs европейское – продолжали в своем идеологическом соперничестве линии противопоставления старины и новизны, традиционализма и реформаторства, намеченные еще старообрядцами и эпохой Петровских реформ и ее осмыслением. При Екатерине II приходит пока еще неотчетливое понимание этой проблемы, власть интуитивно начинает поиск образов для подражания в российском, а не европейском прошлом. В XIX в. благодаря Н. М. Карамзину и другим такие образцы были найдены.
Важной чертой российского варианта развития национальной идеи была ее тесная связь с государством. Если национализм славянских «будителей», о котором мы говорили в первом томе, вырастал из общественных настроений в контексте чужой, имперской государственной власти, то российская национальная идея изначально пользовалась поддержкой официальных политических структур и даже часто исходила от них с большей интенсивностью, чем от общества. В формировании русской нации очень велика была роль государства, и в отношении медиевализма это тоже проявилось в полной мере: именно власть при Николае I формирует медиевальный канон, которому полагалось следовать в образовании, искусстве, культуре, литературе, архитектуре (знаменитый «русский стиль») и т. д. Именно государство стимулирует научные поиски русского прошлого. Общество создавало альтернативные «модели Средневековья», но они были куда менее влиятельными. В своих исканиях в начале XIX в. и общество, и государство во многом ориентировались, как и в Центрально-Восточной Европе, на идеологию романтического национализма. Романтизм пришел из Европы, вместе с переводами романов и баллад, музыкой и идеалами искусства, историческими концепциями. В России он был усвоен и творчески переработан.
Этический медиевализм Николая Карамзина
Русская мысль в последней трети XVIII – первой четверти XIX в. активно пытается сформулировать патриотическую повестку. Получают развитие истории о культурных героях, о славянских средневековых полководцах, об их выдающихся победах. Идет мемориализация средневекового прошлого, воплощенная в коммеморациях, памятниках, картинах, литературных произведениях, символах и наградах[479]
. Особую роль в этом процессе сыграла «История государства Российского» Николая Михайловича Карамзина.Карамзин четко увязывал историю и национальную идею: «Я не смею думать, чтобы у нас в России было немного патриотов; но мне кажется, что мы излишне смиренны в мыслях о народном своем достоинстве, а смирение в политике вредно». При этом историограф подчеркнул, что «патриотизм требует рассуждения», то есть знания об успехах и заслугах своей Родины[480]
. Этого знания, особенно о древних временах, очень не хватало; ведь в России к этому времени была утрачена память даже о местах знаменитых сражений, составлявших славу Отечества: даже не знали, где именно произошло Ледовое побоище 1242 г., а тульские помещики спорили, на территории чьего именно поместья произошла Куликовская битва! По словам Карамзина: «Я не верю той любви к Отечеству, которая презирает его летописи или не занимается ими; надобно знать, что любишь; а чтобы знать настоящее, должно иметь сведения о прошедшем»[481].