Мобилизованное Средневековье. Том II. Средневековая история на службе национальной и государственной идеологии в России

В процессе работы возникали казусы. В эпоху поиска русского прошлого люди с легкостью, по одному только наитию приписывали те или иные редкости известным историческим персонажам. Поскольку Солнцев по роду занятий был неплохо знаком с русскими древностями, у него нередко возникали сомнения, и он «разоблачал» неправильные атрибуции. Так, ему было дано поручение срисовать царский скипетр, который считали принадлежавшим Владимиру Мономаху и чуть ли не тем самым, который был передан в Киев византийским императором Константином Мономахом вместе с шапкой Мономаха. К большому своему удивлению, Солнцев при зарисовывании скипетра обнаружил на нем вычеканенную дату: 1638 г., а это означало, что к Мономаху он не имел ни малейшего отношения. Та же судьба постигла так называемую «третью корону» Ивана Грозного – «шапку Астраханскую». В описании Оружейной палаты 1777–1778 гг. она впервые атрибутируется как царский венец, сделанный около 1554 г. в честь покорения «Астрахани и Тмутаракани». Солнцев установил, что на самом деле корона была сделана в 1627 г. дьяком кремлевской Оружейной палаты Ефимом Телепневым для так называемого «Большого наряда» царя Михаила Федоровича.

Солнцеву в этих «разоблачениях» помогал Оленин. Вот отрывок из его письма художнику во время работы того в Оружейной палате Московского Кремля: «Мнимые детские латы великого князя Дмитрия Донского прошу не срисовывать. Я их очень знаю и могу Вас уверить, что они ему никогда не принадлежали, ибо в том веке не только в России, но нигде, ни в Азии, ни в Европе, такого рода лат не употребляли… П. С. Валуев, некогда начальствующий над Московской мастерской Оружейной палатой, имел страсть приписывать сии предметы в принадлежность знаменитым людям в истории русской. Он делал это без всякого основания и без доказательств, а единственно по пустым преданиям или по собственному изобретению»[600].

В XIX столетии предпринималось много попыток приписывания вещей древним князьям. Реймсское Евангелие без каких-либо прямых доказательств того стали считать принадлежавшим дочери Ярослава Мудрого Анне Ярославне, ставшей около 1048 г. королевой Франции[601]. Владимиру Мономаху приписывалась некая «сабля греческая», изображение которой было опубликовано в «Древностях Российского государства». Интерпретация также была абсолютно произвольной.

Довольно мало предметов приписывали древним киевским князьям в силу плохой сохранности вещей древнерусского времени в принципе. Основные атрибуции, как реальные, так и легендарные, начинались с вещей, относимых к XII–XIII вв. В 1808 г. крестьянкой А. Ларионовой у села Лыкова близ Юрьева-Польского был найден шлем, атрибутированный учеными как принадлежавший князю Ярославу Всеволодовичу Переяславскому и потерянный им после Липицкой битвы 1216 г. Это одна из немногих уверенных атрибуций вещей, принадлежавших русским князьям домонгольского периода. В 1843 г. при раскопках была найдена чарка с владельческой надписью князя Владимира Давыдовича Черниговского (ум. 1151 г.). Несмотря на сомнения ученых (по своим палеографическим особенностям надпись относится скорее к XIII–XIV вв.), другого претендента на роль Владимира Давыдовича, кроме черниговского князя середины XII в., найти не удалось[602].

В XIX столетии в Переславле-Залесском возникло предание о принадлежности хранившегося во Владимирском соборе (основан в 1745 г.) потира князю Юрию Долгорукому (ум. 1157 г.). Эта легендарная интерпретация закрепилась, и вещь до сих пор атрибутируется как «потир Юрия Долгорукого»[603]. Сразу несколько вещей приписывалось Андрею Боголюбскому (ум. 1174 г.). Это топорик-чекан, который называют «церемониальным», и так называемые наплечники (армиллы), которые якобы подарил князю Андрею… сам император Фридрих Барбаросса[604]. Атрибуция здесь, как во многих других случаях, основывается на догадке, обросшей историографией.

В 1812 г. купец И. Н. Царский, коллекционировавший древности, во время эвакуации из Москвы купил у кого-то древний покров, под которым будто бы покоились мощи Александра Невского до их перенесения из Владимира в Петербург в 1723 г. В 1865 г. наследник купца, коллежский советник А. М. Карепин попытался продать покров. В 1865 г. художник, академик Ф. Г. Солнцев пытался приобрести его для государства, упирая на ценность предмета, рассказывал о реакции жителей города Владимира на его утрату: «Потеря святыни, глубоко чтимой жителями, произвела в городе всеобщее уныние, так, что градские ворота, в которые святые мощи были вынесены, в знак общественной скорби навсегда заложены были кирпичом, и можно предположить не без основания, что, желая сохранить хотя частицу своего сокровища, ревностные чтители чудотворных мощей успели при этом случае скрыть драгоценный покров, и где таковой, в продолжении целого столетия находился, остается доселе неразъясненным»[605]. Известен шитый покров на мощи князя, изготовленный в середине XVII в.