Могила светлячков

Он снова поглядел на сестренку: раздетая, бледнокожая, Сецуко походила на папу. "Что этот человек делает? Спит?" Сейта глянул вниз, и возле низкой водоотбойной стенки, разглядел труп под соломенной циновкой. Наружу торчали непомерно распухшие ступни, ужасного вида. "Не смотри туда. Скоро вода согреется, мы пойдем и поплаваем. Я тебя научу".

"Если мы пойдем плавать, мы проголодаемся". С недавних пор, Сейте, как и его сестре, стало трудно переносить голод – до такой степени, что, выдавив угри на лице, он машинально тащил в рот их содержимое. У них еще были деньги, но Сейта не обладал житейской мудростью, и не знал, где и что покупать на черном рынке с выгодой для себя. "Давай попробуем половить рыбу".  При удаче они бы словили рыбную мелочь, на худой конец – набрали бы морской капусты, но удача не пришла – только гнилые саргассы сиротливо болтались между волн.

Над пляжем разнесся сигнал тревоги и им пришлось идти обратно. У входа в госпиталь Кайсей, они вдруг услышали молодой женский голос: "Мамочка!". Медицинская сестра обнялась с женщиной средних лет с матерчатой сумкой на плече. Очевидно, мама вернулась из деревни. Сейта рассеянно пялился на эту сцену, растроганный и завидующий молодой медсестре. Однако, сигнал "Всем в убежище" заставил его кинуть взгляд в сторону моря. Над заливом Осака низко прошли B-29, постановщики морских мин.  Может, они уже нашли и разбомбили свою цель? Большие воздушные налеты, казалось, происходили где-то там - всё дальше и дальше от места, где были они.

"Я знаю, что это звучит ужасно, но мамино кимоно тебе уже без надобности, так почему бы тебе не продать его, не купить риса?  Знаешь ли, твоя тётя уже давно распродает вещи, чтобы удержать нас всех на плаву". Вдова увещевала его, приговаривая, как счастлива была бы его мама, поступи он именно так. Еще не дослушав ответ Сейты, она распахнула чемодан с европейской одеждой и сноровисто вытряхнула на татами одно, два, три платья. Ее сноровка выдавала давнее знакомство с вещами, укреплявшееся в отсутствие хозяина. "Могу поспорить, за это можно выручить целый то (4,8 галлона). Тебе тоже надо питаться, наращивать мускулы. Ты ведь будущий солдат!"

Это было кимоно, которое носила его мама, когда была чуть моложе. Сейта вспомнил, как на родительском собрании он все время оглядывался назад, чтобы убедиться, что его мама самая красивая; какой гордостью она была наполнена тогда; какой удивительно молодой она выглядела, пока они ехали на поезде в Куре, чтобы встретить там отца; и как счастлив он был, просто дотрагиваясь до ткани.  Но это было давно. А теперь за мамино платье можно было выручить целый то риса; просто услышав эти слова – один то – он почувствовал, как по коже поползли голодные мурашки. Их маленькая бамбуковая корзинка была заполнена рисом меньше, чем наполовину – а между тем, им с Сецуко предстояло кормиться из нее еще целых пять дней.

Вокруг Манхитани было множество фермерских домов. Вдова ушла и вскоре вернулась с мешком риса. Наполнив до краев широкогорлую бутылку Сейты из-под слив, остальное она высыпала в деревянную корзину для своего семейства. Два или три дня они с сестрой наедались до отвала, но вскоре тётка вновь стала подавать им овсянку вместо риса; когда он высказал свое недовольство, тётка сказала: "Сейта, ты уже взрослый мальчик, но почему-то совсем не думаешь о том, как ладить со всеми нами. Ты, когда у нас поселился, сколько риса с собой привёз? Нисколько? А теперь говоришь "дайте мне еще риса". Сам подумай, есть ли на это основания". Были основания, или нет, но она каждый день наполняла рисом, вырученным от продажи маминого платья, коробку для ланча, принадлежащую ее дочери, а также готовила рисовые шарики для постояльца-таможенника. Пришлым детям доставались поджаренные бобы без масла, которые Сецуко не желала есть после того, как заново распробовала рис. "Но ведь это наш рис…" "Что-о? Так я вас, выходит, обманываю?! Сильно сказано. Мы вас, сирот, приютили, а ты, значит, вот так. Хорошо же – отныне будете сами для себя готовить. Чтобы всё без обмана. Да, и еще вот что, Сейта, у вас ведь и в Токио есть родня, так? По материнской линии – уж не помню, как там его зовут. Написал бы ты им письмо, а то Нисиномию тоже ведь могут однажды разбомбить". Тётка не выпроваживала его из дома напрямую, но, доведись ей однажды сделать это – она не почувствовала бы себя неправой. Сейта и Сецуко явно загостились в этом семействе. Где-то в Кобе была еще жена папиного двоюродного брата с ее семейством, но их дом тоже сгорел, а следы затерялись.