Мой любимый шотландец

Вернувшись в Драммуир, Хэтти вскоре обнаружила, что у нее заканчиваются стеклянные пластины, дистиллированная вода и химикаты. Чтобы завершить свой проект, ей пришлось бы еще раз съездить в Сент-Эндрюс и купить все необходимое.

Последние три пластины она потратила на Энни с зонтиком и сейчас полоскала их в растворе под специальной красной лампой, устроившись в боковой комнатке. Сердце Хэтти билось так быстро, словно ей опять шесть лет и она разворачивает рождественские подарки.

– Люциан! – окликнула она мужа, который сидел в основной комнате над картой штолен.

Штора зашуршала. Хэтти сосредоточилась на пластине, где под воздействием раствора проявлялось личико Энни, словно призрак, обретающий плоть.

– Идеально, – сказала Хэтти. – Смотри, скорее смотри!

Сильная рука обняла ее за талию, и Люциан заглянул ей через плечо.

– Хорошо, – одобрил он, помолчав.

– Хорошо? По-моему, чудесно!

– Очень, – согласился он. – Только зачем ей банты и зонтик?

– Ты все еще придираешься к зонтику, – мягко попеняла она.

– Да нет, – возразил Люциан. – Но как ты вызовешь у публики жалость, если эти ребята не будут похожи на детей шахтеров?

Хэтти аккуратно положила пластину на стол и сняла защитные перчатки.

– Жалость мне не нужна, – заявила она. – Женщинам вроде Рози Фрейзер она тоже ни к чему.

– Отлично сказано, – пробормотал Люциан. – Просто я ожидал увидеть другое.

Она обернулась и посмотрела ему в глаза.

– Думаешь, лондонцы, которые придут на мою выставку, не знают, что в шахтах все еще используют детский труд?

– Мы все это знаем, – ответил он.

– Знаем, – согласилась Хэтти. – Точно так же мы все знаем, что есть люди, которые останутся в работных домах навсегда, что на улицах голодают дети и старики. Однако мы научились не только игнорировать их – хуже того, мы принимаем подобное положение вещей. Как думаешь, почему это происходит так легко?

– Либо нам самим нелегко живется, – предположил Люциан, – либо нам просто плевать.

Она покачала головой.

– Возможно, однако есть и другая причина. Иногда мы смотрим на страдающих собратьев и видим, что они совсем непохожи на нас. Слишком заманчиво поверить, что трудности происходят лишь с другими людьми. Дети на улицах – чужие дети. Леди, которая видит дочку шахтера, выглядящую точь-в-точь как она ее представляет, может почувствовать жалость. Также она будет уверена, что такого никогда не случится с ее собственной малышкой, и останется совершенно равнодушна, не считая легкого укола жалости.

– А если девочка будет похожа на ее дочь…

– Вот именно!

Люциан помолчал.

– Ты и в самом деле веришь, что людей можно задеть за живое и подвигнуть к переменам столь мягким способом?

– Да, – твердо сказала Хэтти. – Я верю, что большинство людей хотят поступать правильно по отношению к другим.

– Мне бы твой оптимизм, – пробормотал он.

– У тебя он и так есть, – заверила она. – Иначе ты не пытался бы изменить существующий порядок вещей.

Он лишь рассмеялся. Хэтти приложила пальцы к его груди, нащупывая биение сердца. Он прикрыл ее руку своей.

– Ты не задумывалась, почему на сегодняшний день принято уже два закона, предоставляющих избирательные права рабочим-мужчинам? – спросил Люциан. – В то время как для женщин никаких уступок нет.

– Конечно, – ответила она, гадая, как это связано с ее фотографией. – Полагаю, дело в том, что мужчины пользуются избирательным правом уже давно.

– Мужчины жестоки, – сказал Люциан, – и не боятся проявлять жестокость. Парламент не заботится о справедливости, он просто не хочет кровопролития и переполненных тюрем. Поэтому каждый раз, когда настроение масс портится, им делают небольшую уступку, и все довольны.

– Только Люси не рассказывай, – вздохнула Хэтти, – иначе она раздобудет пушки.

– Может, и стоило бы.

Хэтти потянула его за лацкан.

– Сомневаешься в моей идее с выставкой?

– Нет, – ответил он, помолчав. – Думаю, идея отличная. При условии, что ты веришь в изначальное благородство и доброту человеческой природы.

– Верю, – подтвердила Хэтти. – Я должна!

Он нежно погладил ее по щеке костяшками пальцев.

– Так или иначе, своим искусством ты многих заставишь задуматься о неприятных для них вещах, mo luaidh[11].

Она потянулась за его рукой.

– Надеюсь.

В красном свете лампы, падающем на омраченное раздумьями лицо, Люциан выглядел как порождение тьмы.

– Я хочу тебя сфотографировать, – сказала Хэтти.

Его губы сложились в ироническую улыбку.

– Назовешь снимок «Белый рыцарь»?

– Нет, – задумчиво проговорила она. – Портрет шотландца.

Возвращаясь к столу, Люциан хихикнул про себя.