Мои современницы

Я лгала. Я хорошо знала, каких слов жаждала услышать от меня бедная Алекс. Я должна была уверять ее, что муж по-прежнему безумно в нее влюблен. Что никогда, ни одного разу, он не изменил ей со времени свадьбы и никогда не изменит. Только эта ложь и могла ее утешить, но ее – то мне и не следовало говорить. Ложь успокоила бы Алекс лишь на минуту и, в то же время, нанесла бы огромный вред, удерживая ее в тех иллюзиях, которые губили ее жизнь. Правда же, хоть и горькая, всегда спасительна: ум страдает и протестует, а инстинкт понемногу ей подчиняется.

VIII

«Бедная Алекс! – думала я, сидя на другой день в Jardin Public и слушая музыку. – Жалкая жертва нелепого гаремного воспитания! Когда, наконец, поймут русские родители, что век гаремов кончился, и дочерям следует давать такое же воспитание, как и сыновьям. Люди засмеялись бы, если бы на вопрос: «Куда вы готовите вашего сына?», родители отвечали: «Готовим его в супруги и отцы»… Мужчин готовят в офицеры, чиновники, инженеры, помещики, и, однако, это не мешает им быть в свое время хорошими мужьями и отцами. Зачем же обижать дочерей? Зачем суживать и калечить их жизнь, готовя их для одного лишь брака? Что удивительного, если любовь принимает в их глазах болезненные, уродливые размеры и отравляет жизнь и мужу и жене?

Не безумие ли всё счастье дочери ставить на одну карту? Хорошо, если брак удастся, а если нет? Куда деваться многочисленным Алекс, старым девушкам, бездетным женщинам? Жизнь так интересна, так разнообразна! Какой смысл запирать женщин в одну лишь брачную клетку? Отчего не расширить их ум, не поручать им государственного дела, не готовить из них энергичных слуг своей родины?

– А кто же станет тогда рождать детей? – спрашивают наши наивные государственные умы. Они, видимо, и не подозревают, как всемогуща природа! Всякая чиновница, адвокатка, женщина-врач забудет свою службу, когда встретит любимого человека и сделается матерью. И всё же эта служба заставит ее наблюдать жизнь, изучать ее законы, сделает из нее разумного человека, а не наивную птицу, живущую в клетке и рассуждающую по-птичьи.

Конечно, нынешняя родительская слепота продолжится недолго, и к концу двадцатого века гаремные женщины исчезнут из домашнего обихода. «Если не вам, – говорила я, мысленно обращаясь к хорошеньким девочкам, игравшим вокруг меня, – то вашим дочерям станет гораздо легче жить. Им не придется губить лучшие свои годы на погоню за химерами. У каждой явится любимое дело и то душевное спокойствие, которое всегда его сопровождает…»

– Что это вы тут делаете? – весело воскликнула Алекс, подходя ко мне с Тимом. Она была очень оживлена и счастлива тем, что муж вернулся из Сан-Ремо днем раньше, чем обещал.

– Наблюдаю человечество – отвечала я.

– Как, здесь? – смеялась Алекс, глядя на играющих вокруг меня детей.

– Именно! Здесь-то и следует его наблюдать! Взрослые почти всегда разыгрывают перед вами роль, стараясь показать себя такими, какими им хотелось бы быть. Дети же об этом еще не догадались и откровенно высказывают свои истинные свойства. Они усердно репетируют будущие роли и, наблюдая их игры, можно многому научиться.

– Расскажите же нам ваши сегодняшние наблюдения – шутила Алекс, садясь рядом со мной на скамейку.

– Видите вы этого мальчика, рыженького Julot? – указала я ей на толстенького, кругленького, восьмилетнего мальчугана, стоявшего перед нами. – Это тип настоящего французского буржуа. Он ни разу во всё это время не посмотрел ни на небо, ни по сторонам: его внимание обращено лишь на землю. Ему бы только на кучу камней взлезть, да ножкой их оттуда сбросить в лужу. Это будущий фермер, архитектор, инженер. Он – олицетворенная проза; поэзии в нем нет ни на один сантим. И всё же он в ней нуждается и ищет поэзию в своей подруге Arlette. Взгляните на нее, эту тоненькую, изящную француженку, продукт многих поколений элегантных женщин. Как все маленькие француженки, она слишком шикарно одета; слишком коротка юбочка и оголены ножки; слишком завиты локоны и чересчур кокетливо завязан на голове бант. Уже теперь, в семь лет, она чувствует себя царицей и знает, что Julot должен ей поклоняться… Послушаем, что они говорят:

– Видишь мою куклу, Julot? – деловито объясняла Arlette своему маленькому кавалеру. – Я ее под куст посажу, и пусть она сидит. Мы же как будто бы ее не видим и станем искать ее по всему саду…

– Вы посмотрите на уморительную рожицу Julot! – смеялась я. – Его прозаический буржуазный ум никак не может понять, как это куклу, сидящую у них перед глазами, они должны искать в другом конце сада. Но он чувствует, что в этом есть нечто таинственное и интересное и послушно бежит за Arlette, держа ее за руку… Ай, что случилось?

Julot нечаянно толкнул Arlette, и оба упали в лужу, непросохшую еще от давешней поливки. Julot открыл рот, сделал смешную гримасу и заревел на весь сад. Но Arlette не плакала. Грациозным жестом смахивала она пальчиками брызги грязи со своего нарядного пальто и говорила: