Мои современницы

– Ne pleure pas, Julot! Ce n’est rien, mon ami. Nous avons fait naufrage, vois – tu! Nous sommes à présent sur une île déserte, où il y a beaucoup de nègres et beaucoup de sucre[231].

– Разве это не жизнь? – воскликнула я. – Благодаря неловкости Julot семья его попала в беду. Julot в отчаяньи рвет на себе волосы и проклинает судьбу. Но Arlette не унывает. Инстинктивно понимает она, что ее обязанность ободрять мужа в тяжелую минуту. Со свойственным женщинам воображением Arlette спешит доказать Julot, что беда не так уж велика; что, пожалуй, всё к лучшему, и они не только ничего не потеряли а, напротив, выиграли. Грязная лужа в ее пылкой головке превращается в île déserte, ou il у a beaucoup de nègres et beaucoup de sucre. И слушая жену, Julot успокаивается. С новой энергией принимается он за работу и, как знать, может быть, и вывезет вновь семью на дорогу…

– Вы правы! – сказал Тим, и нежная улыбка озарила его лицо. – У детишек есть чему поучиться. У них какой-то особенный, свежий взгляд на жизнь.

– Каких же детей ты знаешь? – подозрительно спросила Алекс. – Уж не этого ли идиота Вику, сына твоего приятеля Валентинова?

– Я не про Вику говорю, – мрачно отвечал Тим.

– Так про кого же? Не может же тебе нравиться жалкая кривляка Лили, которая в семь лет кокетничает с поклонниками своей матери?

Тим молчал и угрюмо курил.

– Да кто же это, наконец! Каких детей ты наблюдал, где с ними встречался? – приставала к мужу Алекс. – Что же это ты – и говорить с нами не хочешь? Не удостаиваешь нас с Любовью Федоровной ответа?

– Чего ты ко мне пристала? Что тебе от меня нужно? – возмущался Тим. – Слушая тебя, можно и в самом деле подумать, что дети – редкость, и их лишь в музеях возможно встретить. Слава Богу, детей на свете достаточно!

Алекс вспыхнула, с негодованием посмотрела на мужа и увлекла меня в сторону.

– Вы видите, вы сами видите, – пылко жаловалась она, – как жесток ко мне Тим. Он не упускает случая упрекнуть меня в бездетности!

Я молчала. Меня глубоко возмущала эта неутолимая жажда знать все мысли, чувства и мнения своего мужа, чтобы немедленно же их осмеять и запачкать. Чем-то больным веяло от этой наглой бесцеремонности.

«Это карикатура на брак, – думала я, – не может быть, чтобы муж и жена не могли иметь своих собственных тайных мыслей и симпатий».

Странно! Мне почти хотелось, чтобы Тим обманул жену с кем-нибудь из многочисленных ниццких «дам».

«Откуда могло появиться у меня подобное желание? – дивилась я, – кажется, мое воспитание, все традиции, в которых я выросла, заставляют меня держать сторону Алекс».

Возможно, что в эту минуту я напоминала американских квакеров времен рабства, которые радовались бегству несчастного негра от жестокого плантатора, охотно прятали его у себя и помогали ему. Алекс, пожалуй, не ошибалась, обвиняя своих петербургских знакомых в потворстве Тиму. В людях сильно чувство справедливости, и всякое стремление поработить себе чужую жизнь и волю возбуждает в них негодование и потребность мщения.

IX

Мне перевели из России деньги, но почему-то не через тот банк, в котором я имела аккредитив, а через другой, мне незнакомый; мало того – неверно написали мою фамилию. Директор банкирской конторы встретил меня очень любезно, но решительно отказался выдать мне присланную сумму.

– Что же мне теперь делать? Посоветуйте! – просила я его.

– Нет ли у вас знакомых среди клиентов нашего банка, которые могли бы засвидетельствовать вашу личность?

Я назвала несколько русских имен, в том числе Борисовых.

– Mr. de Borissoff? – обрадовался директор. – Как же, как же! Он старый наш клиент: и в прежние годы через нас деньги получал.

Я попросила соединить меня с отелем, вызвала к телефону Тима и объяснила в чем дело, прося его немедленно приехать в банк.

– Comment donc, mon général! Avec le plus grand plaisir![232] – услышала я в ответ.

– Что это значит, – удивилась я, – почему вы называете меня генералом?

– C’est convenu, mon général, à tout à l’heure![233] – также любезно повторил мой собеседник, прерывая сообщение.

Я в недоумении ждала. Через четверть часа в контору вошел запыхавшийся Тим.

– Скажите, что значит эта шутка? – встретила я его вопросом. – Почему вам вздумалось назвать меня генералом?

– Генералом? Ах, да! давеча у телефона… Алекс рядом стояла, а в ее присутствии я никогда по телефону с женщинами не разговариваю.

– Зачем же вы ее обманываете?

– A затем, что иначе немедленно начнутся нелепые приставания: «почему Любови Федоровне вздумалось обратиться именно к тебе? Откуда у вас такие близкие отношения? Это странно… с каких это пор вы так подружились?» И пошло, и пошло, и пошло на две недели, если не на целый месяц!

– Но ведь Алекс наверно поинтересовалась узнать, с каким генералом вы говорили?

– А у меня здесь знакомый старичок есть, генерал Голубушкин. Он второй год в Ницце без ног лежит. Я и объяснил Алекс, что он почувствовал приближение смерти, решил написать завещание, а меня приглашает в свидетели.