Мои современницы

Вращаясь в обществе иностранок, Алекс дивилась их практичности, деловитости и толковости. Эти, столь малоизвестные Востоку свойства, действительно поражают нас, русских, на первых порах.

Скажите кому-нибудь в России, что вы – писательница, и ваша собеседница немедленно ответит восторженными восклицаниями:

– Ах, как это интересно! Счастливица! Я тоже всю жизнь мечтала писать романы. У меня в голове столько новых ярких идей! Вот только не знаю, как их выразить…

Иностранка восклицать не станет. Деловито попросит она вас объяснить ей цель вашей работы, тему вашего романа, характер вашей героини. Через несколько дней вы получите от нее письмо: «я обдумала ваш роман и нахожу, что вам необходимо поговорить по этому поводу с Père X. Я писала ему, и он готов вас принять завтра в 8½ часов вечера». Или: «мне кажется, вам для вашей книги следует прочесть сочинение Z. Обратите особенное внимание на главу XXI».

Первое время я очень сердилась на эту непрошенную помощь. Но, съездив из вежливости к незнакомому священнику, назначившему мне аудиенцию или прочтя из любопытства рекомендованную книгу, я приходила к убеждению, что и разговор с Père X., и глава XXI многое мне объяснили и осветили.

Потребность работы столь сильна среди иностранок, что они ловят всякий случай дать пищу уму. В то время, как вялая русская отмахивается от малейшего усилия, иностранка ни во что не считает свой труд. Я стесняюсь обращаться к ним за справками, ибо по малейшему поводу они пишут мне по пяти, шести страниц.

– Мне совестно, что вы ради меня потеряли столько времени, – извиняюсь перед ними я, – достаточно было двух-трех слов.

– А это уж ваше дело взять из моей работы одно слово или одну фразу, – отвечают они – я же сочла своим долгом дать вам все сведения, которые имела…

– Как же это? – недоумевала Алекс, – живя в России, я воображала западных женщин узкими, глупыми, малоразвитыми, застывшими в старых предрассудках, отставших от нас, русских умниц. На самом деле выходит, как будто наоборот… Неужели же мы, русские женщины, ниже западных?

– Русские женщины – восточные женщины, – отвечала я. – Они воображают себя образованными и передовыми; на самом деле, они, в большинстве случаев живут жизнью и идеалами константинопольских одалисок. Когда я возвращаюсь в Россию, меня всегда поражает полнота моих соотечественниц. Нигде в Европе вы не встретите таких бюстов, таких боков, таких животов. Чересчур раскормленная, не имеющая понятия о спорте, русская женщина делается рабою накопленного ею жира. Ум ее работает лениво, ее клонит ко сну, к лежанью на кушетке, к широким теплым капотам. Как всякая одалиска, она живет мечтою о любви, о личном счастье. Понятие об отечестве, о своих к нему обязанностях, ей почти недоступно. Исторические, научные сочинения, единственные, которые могли бы быть полезны, утомляют ее слабо развитую голову. Пустоту, скуку своей жизни, русская женщина старается заглушить чтением романов и опьяняет себя ими, как одалиски опьяняют себя курением. Вместо того чтобы развить ее, чтение еще более путает ее слабое знание действительной жизни. Лежа с романом на диване, она сегодня присутствует при объяснении герцога Ньюфаундлендского с маркизою Рококо; завтра танцует на балу у австрийского императора, a послезавтра вкушает амброзию с олимпийскими богами. Мало-помалу пропасть, что разделяет классы общества, и которую в действительности так трудно перешагнуть, исчезает для нее. Русская женщина находится в положении того наивного американского мальчика, который, совершая со своей школой путешествие вокруг света, отправился, приехав в Лондон, во дворец пожать руку королю Георгу и был глубоко обижен, что его не приняли.

«Мой муж – превосходный полицмейстер, – думает какая-нибудь провинциальная канарейка, – отчего бы ему с его способностями не быть русским послом во Франции? Правда, по-французски он знает лишь "бонжур", да "мерси", но что за беда! Стоит взять хорошего учителя и через два месяца он будет говорить, как истый парижанин. Главное – протекция, и если хорошенько похлопотать, то в будущем году я стану обедать у президента Республики».

Западный муж сумел бы высмеять наивные мечты своей канарейки и указать ей ее место. Но славянин слишком для этого бесхарактерен и слаб. Слушая ежедневные, ежечасные приставанья жены, он и сам заражается ее мечтами. «К чему я даром пропадаю в Царевококшайске? – с горечью думает он, – когда бы мог решать балканские дела на лондонской конференции! Всё неблагодарное правительство, которое не сумело оценить моего блестящего дарования!»

Недовольство царит во всей стране. Найдите мне в России человека, который бы не жаловался на начальство, не считал бы себя обиженным и обойденным! Сельский батюшка мечтает быть вселенским патриархом; армейский полковник – фельдмаршалом; дворянин, проигравший состояние в карты или на скачках находит себя вполне подготовленным для места губернатора.

Как все восточные одалиски, русские женщины живут, главным образом, сплетнями.