Мои современницы

Что-то забытое, давно когда-то испытанное, припомнилось, вдруг, Ирине. «Боже! Да ведь это весталки, ее любимые весталки, об исчезновении которых Ирина столь сожалела. Никогда, казалось ей, ни при каких реформах не вернут себе женщины того высокого положения, каким пользовались в античном Риме служительницы богини Весты. Всё склонялось перед ними; одним движением руки могли они помиловать осужденного на казнь. Весталки присутствовали на всех церемониях, играх и зрелищах, составляя лучшее украшение двора римских императоров. И, вот, теперь Ирина вновь находит их, правда менее могущественными, менее эффектными, но более таинственными и поэтичными.

Служба, меж тем, продолжалась. Церковь постепенно наполнялась народом: элегантными дамами, грязными рабочими, старушками, старичками, да детьми, приведенными богомольной няней. Все они подхватывали гимн и пели вместе с монахинями. Странно и трогательно звучали все эти старые, хриплые, неумелые голоса рядом с нежными голосами хора, льющимися сверху из лиловой ложи. Многие молящиеся плакали, стоя на коленах. Иногда пение прерывалось, одна из монахинь поднималась, раскрывала молитвенник и кротким мелодичным голосом читала молитвы. С волнением следила Ирина за этими будущими своими подругами. Они представлялись ей такими изящными, такими comme il faut[89]. Жизнь в их обществе обещала быть очаровательной. Ничто в их привычках и манерах не могло ее шокировать. Ирина с ужасом вспоминала тех русских монахинь, что бродят из города в город, собирая на построение храма, их грязные платья с высоко подобранным подолом, из-под которого виднеются рыжие мужицкие сапоги.

Но, вот, служба кончилась. Медленно, плавно расходились белые величавые фигуры Soeurs Mauves. Вместо них появились проворные толстенькие монашенки в черных коротких платьях с огромным лиловым бантом вместо пояса и маленькой белой вуалью. Они тушили свечи перебегая от одного канделябра к другому, не забывая благоговейно преклонять колена, проходя мимо алтаря. – «Прислужницы!» – подумала Ирина и ей стало приятно при мысли, что она и в монастыре останется барышней, привыкшей к услугам горничной. На миг она устыдилась своей мысли, но тут же себя оправдала: «Возможна ли грязная работа в этих длинных белоснежных туниках, белых башмаках и белых вуалях?»

Стоял теплый тихий вечер, когда Ирина вышла из церкви. В темно-голубом небе загорались звезды. Радостно дышала она южным воздухом и думала: «Слава Богу! наконец-то нашла я свое призвание. Что за беда, что я мало верю? Главное – это петь, читать молитвы и трогать сердца всех этих несчастных измученных людей, что приходят помолиться вместе с монахинями, искренно веруя в их чистоту и святость».

Все старые девушки тайно мучаются тем, что не занимают никакой должности в государстве. Мучилась этим и Ирина, и сладка была ей мысль, что она станет теперь полезной слугой человечеству. Мундир, столь любезный русскому сердцу, также пленял ее. Она мысленно примеряла живописный костюм весталки, давая себе слово выучиться плавно и грациозно двигаться, петь и мелодично читать молитвы.

С этого дня Ирина не пропустила ни одной вечерни на Via Gallia. Монахини были недоступны и посторонних внутрь монастыря не пускали. Эта таинственность еще более прельщала Ирину. Монастырь стоял на горе. За стенами его стройно возвышались роскошные пальмы и римские широкие сосны. Ирина старалась представить себе внутренний монастырский дворик с крытой верандой, стройные резные колонны, тихо журчащий фонтан, южную зелень и цветы. Представляла себе раннее утро, холодок, мерный звон колоколов, призывающих монахинь к заутрени. Видела очаровательный золотистый римский закат солнца, голубеющее небо, яркие звезды и Ave Maria…

Как поэтична казалась ей будущая монастырская жизнь, молитвы, méditations, экстаз на дежурстве перед St. Sacrement, чтение Евангелия, нежное пение, запах ладана… Однообразная жизнь в южном климате, похожая больше на сон, чем на жизнь. Затем смерть, а там, как знать, пробуждение в Новую Дивную Жизнь!..

Весь пансион интересовался призванием Ирины. Хотя ничего еще не было решено между нею и Père Etienne, всё оставалось в области мечтаний, но весь пансион отлично знал, в какой орден поступает Ирина и когда назначено ее пострижение. Находились между пансионерками столь сведущие, что называли даже портниху, которой было заказано монашеское платье новообращенной. Все они наблюдали за Ириной и показывали ее посещавшим их знакомым.