Приходим мы к ней как-то, недели с две тому назад. Встречает нас бледная, заплаканная. Уводит в уголок, подальше от других заключенных, пугливо на них озирается и шепчет: «Нас приговорили к смертной казни, бросят в цирке зверям на съедение. Страшно мне, страшно!» говорит, а сама вся трясется и плачет. «Ни одной ночи я не сплю, всё вижу тигра, что на меня бросается и меня раздирает. Спасите меня! Я на всё теперь согласна. Только другим не говорите, а то станут меня христиане презирать и надо мной смеяться».
Поспешили мы, тут, со стариком к лучшему нашему заказчику, сенатору Клавдию Массиму. Целый день просидели у него в атриуме, ожидая, когда нас примет. Наконец, к вечеру, выходит сенатор, слушает нас и отвечает: «Ну, старики, сделаю для вас, что могу. Пусть только ваша дочь принесет жертву богам и публично проклянет свои заблуждения».
Ног под собою не слыша от радости, спешили мы с этой вестью к Лидии. Горе нам! За это время в тюрьме успел побывать их главный священник, зловещий проклятый старик! Какие бредни им говорил – того не знаю, а только вышла к нам Лидия сияющая, веселая, счастливая. – «Ничего мне больше не надо, – говорит, нас обнимая, – спасибо за все ваши хлопоты, но как бы сильна ни была ваша любовь, а всё же не в силах вы дать мне тех наслаждений, что уготованы для меня на небесах». Молили мы ее, плакали – всё напрасно. Лидия в ответ лишь смеялась, да нас целовала…
Побрели мы домой, и в ту же ночь отнялись у моего старика ноги. С тех пор он меня от себя и не отпускал. Сегодня поднялись мы с зарей и до заката, молча, не двигаясь, просидели вместе. Знаешь ли, понимаешь ли ты, безжалостная дочка, что мы сегодня выстрадали? Имела ли ты право покупать себе небесное блаженство такою ценой! О, злая ты, жестокая моя голубушка!
Когда стало закатываться солнце, старик дал мне денег и сказал: «Поди, принеси мне, что они нам от Лидии оставили». Пришла я сюда и, вот, только тунику ее разодранную нашла, да череп с косами, да руки ее милые, прелестные, с теми браслетами, что одел на них отец, когда Лидии минуло пятнадцать лет…
О боги, боги! На то ли мы ее растили, холили, чтобы отдать на погибель проклятым жидам! Звери они дикие, а не люди! Толкуют о кротости, о любви, а сами отнимают у несчастных стариков единственное их утешение, последнюю опору их старости. Да будут прокляты эти сумасшедшие мечтатели, безумные кривляки и палачи наших детей! – и старушка, рыдая, упала на черные косы бедной Лидии…
Недалеко от нее сидела в оцепенении юная красавица в роскошной, расшитой золотом, тунике. Она не сводила глаз с головы молодого еще, красивого римлянина. Слезы крупными каплями текли по ее прекрасному лицу, но она не замечала и не отирала их. Порою бросалась она на окровавленный труп, обнимала его своими смуглыми атласными руками и страстно целовала застывшие губы и густые золотистые усы.
– Что ты над собою сделал! – стонала она, – жестокий, милый, обожаемый мой муж! Как мог ты меня оставить, забыть любовь мою, забыть те наслаждения, что мы вместе делили. Неужели же мы, твои родные, твои друзья, так мало для тебя значили, что всех ты покинул ради нелепой мечты! Как мог ты, умный, воспитанный, знатный римлянин попасть под влияние вонючих презренных рабов! Они все с ума сошли на дикой мечте, на каком-то горячечном видении, и ты, ты мог им поверить, разделять их бред и безумие!
…О, что я стану теперь без тебя делать! Ты взял меня молодой, беспечной, невинной девочкой, ты научил меня блаженству любви, а теперь безжалостно бросил! Целые дни, целые ночи провожу я на нашем ложе, вспоминая твои страстные ласки и поцелуи; протягиваю руки, обнимаю твою подушку, ищу тебя, а тебя нет и никогда больше не будет. О, как ужасна, как невероятна эта мысль! Тысячи, миллионы людей родятся еще на земле, но точно такого, как ты, никогда уже не будет!
Кто посмел, кто дал себе право разбивать это драгоценнейшее произведение природы – человека!
Ты утешал меня, что душа твоя останется навеки, но что мне до твоей души! Я тело твое люблю, твои глаза, твои усы, оскал твоих зубов. Когда на улице я встречаю людей, тебя напоминающих, я вся краснею, и кровь приливает мне к сердцу. Твоя чарующая улыбка, твой смех сводил меня с ума!
…Теперь всё кончено. Никогда ты больше не улыбнешься, никогда не посмотришь на меня своими голубыми глазами. Завтра черви начнут есть эти уста, которые мне дороже всего на свете, и я не в силах защитить тебя от этого поругания. О, боги! Чем я пред вами провинилась, чтобы так безумно страдать!!
Отчего ты лучше не изменил мне, не ушел к другой? Больно, тяжело бы мне было, но всё же я знала бы, что ты – жив, и что я тебя увижу. Я бы украдкой приходила вечером, в темноте, посмотреть на тебя, полюбоваться и тем бы жила.
О, отчего мы не знаем будущего, отчего судьба нас об нем не предупреждает! Сколько времени я потеряла в болтовне с подругами, в прогулках, в покупках, меж тем, как могла бы на тебя глядеть, с тобою говорить, насладиться твоею любовью, твоими поцелуями.