Мои современницы

Особенно тронула Ирину маленькая площадка среди леса, где, по преданию, св. Франциск проповедывал птицам слово Божие. Как хороша, как поэтична показалась ей эта легенда! Удалившись от людей, которые в гордости своей воображают себя особыми существами, ничего общего не имеющими с животными, и наивно думают, будто бы созданы из особого материала и особенным способом, св. Франциск смирился перед величием Божиим и понял, что птицы – милые дорогие сестры его. В минуту умиления захотелось ему поделиться с ними восторгом, наполнявшим его душу. И птички понимали этот восторг и радостно щебетали в ответ. Человек не создан для одиночества, и как только отшельник удалялся от людей в пустыню, то с того и начинал спасение души своей, что обзаводился друзьями в виде прирученных птиц или зверей.

Осмотрев все достопримечательности Ассизи, Ирина лишь изредка выходила на прогулку. Большую же часть времени она проводила на маленькой террасе отеля, любуясь на прелестный вид, расстилавшийся перед нею. С каждым днем она всё более привязывалась к равнине. Как та была разнообразна, как хороша! Утром в семь часов, Ирина открывала окно, и холод врывался в ее комнату. Вся долина, казалось, спала, закутанная утренним туманом. В полдень вся млела она, залитая ярким весенним светом. В пять часов огромным торжествующим шаром закатывалось солнце, небо сразу бледнело, и синие тени далеко протягивались по долине. Еще лучше была она ночью, когда яркие звезды дрожали как бриллианты в темном небе, а молодая луна светила так далеко, так холодно и равнодушно, как светит она лишь на севере, да в горах. По всей равнине горели огоньки; ярким снопом светилась соседняя Перуджия. Белые дороги таинственно змеились среди темных полей. Тишина стояла поразительная; лишь изредка слышался лай далекой собаки, да стук пробегавшего внизу ночного поезда.

Весеннее утомление охватило Ирину. Она так много пережила за последнее время, испытала столько новых впечатлений, что ум ее требовал отдыха. Ей ни о чем не хотелось думать. Мысли лениво двигались, сменяя одна другую. Ирине так хорошо, так уютно было на маленькой террасе, заставленной пальмами и цветами. Никуда не тянуло ее, хотелось лишь отдыхать, лежа в покойном соломенном кресле и любоваться природой.

О Гжатском Ирина вспоминала часто, но всегда неохотно, даже с неудовольствием.

«К чему встретился ей этот человек! – думала она с досадой. – Без него всё шло так хорошо: она поступила бы в монастырь и, как знать, нашла бы там свое счастье. Стоило ли обращать внимание на слова человека, от скуки занявшегося ею? Скоро он уедет к себе в Россию, где у него так много интересных дел и знакомых, а об Ирине и не вспомнит. Не лучше ли будет ей подождать здесь его отъезда из Рима и лишь тогда покинуть Ассизи?»

Приняв это решение, Ирина написала Père Etienne, что горный воздух прекрасно на нее действует и она возвратится в Рим лишь к Пасхе. Опустив письмо в ящик, Ирина успокоилась и вышла на обычную свою вечернюю прогулку. Какова же была ее досада, когда, вернувшись в отель, она нашла в сенях Гжатского, только что приехавшего с вокзала и усердно о чем-то расспрашивавшего хозяина гостиницы. Такое откровенное неудовольствие выразило ее покрасневшее лицо, что Гжатского покоробило.

– Вот неожиданная встреча! – заговорил он, очень неискусно притворяясь изумленным, – а я слышал, что вы постриглись в одном из римских монастырей.

– Пока еще нет, – улыбнулась Ирина, – в ожидании этого события лечусь горным воздухом.

– Воздух здесь действительно прекрасный, – поспешил согласиться Сергей Григорьевич, очень довольный, что Ирина смеется, – и виды какие чудесные! Я и не ожидал их встретить в Апеннинах.

Ирина взялась показать Гжатскому все достопримечательности Ассизи. Сергей Григорьевич всё хвалил, всем восхищался, почтительно относился к монаху, водившему их по святым местам, и накупил кучу разных католических сувениров.

– Знаете ли, чем я теперь развлекаюсь в Риме? – сказал он Ирине за обедом. – Хожу по церквам и наблюдаю уроки катехизиса. Преинтересное, уверяю вас, зрелище! С одной стороны храма вокруг монахини сидят девочки; с другой, вокруг молодого патера, группируются кружком на стульях мальчики, и тот их по очереди спрашивает. Если бы вы видели, какие у них прелестные личики! Эти итальянцы, что так противны, когда вырастают, в восемь-десять лет сорвались прямо с картин Рафаэля. Разумеется, в катехизисе они пока ничего не понимают. Какой уже тут катехизис, когда у мальчиков ножки сами собою бегут, так что их и не удержишь! Большая часть уроков проходит в том, что патер уговаривает своих учеников смирно сидеть, не качаться на стульях, не вскакивать с места, не бегать по церкви, не драться с соседями.