Мои современницы

– Вы больны отвращением к действительной жизни, презрением к живым людям. Такая болезнь поражает обыкновенно детей и внуков писателей, ученых, художников, актеров, отчасти чиновников, из тех, что всю жизнь имели дело с одними бумагами. Чрезмерная работа ума в ущерб физической жизни не проходит даром, и за нее платятся потомки. Их всегда тянет к воображаемой фантастической жизни. Действительная жизнь кажется им скучной и бесцветной. Едва выйдя из детства они, как древний Израиль, вступают в борьбу с Богом. Они отказываются принять созданных Им людей со всеми их пороками и недостатками. Они сочиняют своих собственных фантастических героев и требуют, чтобы Бог их оживил. Этим презрением к природным свойствам человека отличаются в особенности женщины. Редкая девушка, выходя замуж, не мечтает переделать мужа на свой лад. Страстного человека хочет она обратить в монаха; мрачного, любящего уединение мужа собирается сделать блестящим светским кавалером; натуру жизнерадостную и общительную силится запереть в узкий круг мелких семейных интересов. И ведь ни минуты не сомневается, несчастная, в возможности успеха!

«Стоит только, – думает она, – хорошенько пристать к мужу, да почаще ему надоедать, и всё будет по-моему».

Иная в подобной переделке мужа на свой лад губит свое счастье, но до конца жизни не понимает своей ошибки. Разумеется, это забавное свойство многих жен доказывает лишь то глубокое невежество, в котором до сих пор пребывают женщины, несмотря на внешнюю, часто блестящую, их литературную начитанность. Будь они образованнее, то поняли бы, что Бог ради их удовольствия не может изменить раз созданного человека. Несмотря на всю простоту этой мысли, немногие женщины способны ее понять. Большинство спешит уйти от жизненной прозы в оперы, романы, мечты и тем еще более отдаляются от людей. Инстинктивно чувствуют они, что рождены для счастья и мучаются, не умея его найти. Время идет, и наступает «разочарование в людях», вернее, разочарование в том, что живые люди не походят на тех фантошей[111], что выдумала их фантазия. Начинается ропот на Бога и споры с Ним.

– Пошли мне такого человека, какого мне хочется – молят они искренно, часто с горьким плачем – и тогда я буду счастлива, поверю в Твое могущество и благословлю Тебя. Я презираю тех низких и порочных людей, которыми Ты меня окружил, и я страдаю от этого презрения. Я жажду преклониться перед существом высшим, перед человеком, у которого были бы одни добродетели и на которого я всю остальную жизнь мою могла бы смотреть с благоговением.

Что может ответить Бог на подобные, повторяю, искренние, глубоко выстраданные молитвы? Они остаются без ответа, и мало-помалу ропот сменяется неверием.

– Если бы Ты существовал, – с горечью думают несчастные, – то обратил бы внимание на мои страданья. Если молчишь, то, значит, Тебя нет!

В результате загубленная жизнь без счастья для себя, без пользы для других.

Лечить таких больных следует с детства. Надо искусственно воспитывать в них интерес к жизни. Запретить романы и оперы, учить их естественной истории и медицине, заставлять их работать в больницах, победить в них отвращение к физической жизни человека, которое у всех мечтателей особенно сильно развито. Необходимо заставлять их наблюдать окружающих людей, записывать свои наблюдения, делать из них логические выводы о дальнейшей судьбе этих лиц. Словом, чтобы удержать подобных больных на земле, надо суметь убедить их в том, что в мире нет ничего интереснее человеческой души. Лишь тогда, когда наблюдения сделаются их привычкой, их потребностью, поймут они смысл жизни. Не презрение к людям, а глубокая жалость наполнит их сердце. Да и возможно ли, в самом деле, смотреть без сожаления на этих несчастных, страдающих глубокими нравственными болезнями. Злоба, жадность, зависть, сладострастие, жестокость – всё это душевные недуги, ожидающие своего доктора и своего лекарства.

– Это – грехи, а не болезни. Вы проповедуете какое-то новое учение.

– Это оно только вам кажется новым, на самом же деле оно старо, как мир. Еще Шекспир гениально описывал нам в «Отелло», как человек заболевает ревностью; в «Гамлете» рисовал душу, парализованную чрезмерным самоанализом. Прочтите монолог пушкинского «Скупого рыцаря» и вы согласитесь, что это монолог безумного[112]. Сравните его со «Скупым» Мольера и вы увидите, что оба гения подметили одну и ту же характерную черту скупых – ненависть к своим детям. Спросите докторов, и они скажут вам, что почти все душевнобольные теряют способность любить и интересоваться близкими им людьми, иногда даже чувствуют к ним вражду.