Наблюдения над самим собою значительно облегчило бы нам жизнь и многое бы в ней разъяснило. Вот, например, вы, Ирина Павловна, искренно убеждены, что не вышли замуж от того лишь, что не встретили на своем пути достойного вас человека. На самом же деле причина была другая. Вы просто чувствовали отвращение к реальностям брака: сожительству с мужем, рождению детей, кормлению и няньчанью их. Как всем мечтательницам вам была противна эта проза и вы, почувствовав к кому-нибудь влечение, спешили найти предлог, чтобы не идти за него замуж. Вы искали в нем одни недостатки, раздували их, придумывали их и всячески старались уверить себя, что он вас не достоин.
К тому же брак был бы слишком резким изменением всей вашей жизни, а вам, как больному человеку, всякая, даже маленькая, перемена тяжела. Каждое пустое решение стоит вам многих кошмаров, сопровождается биением сердца, слезами, расстройством нервов. Такие люди, как вы, соглашаются терпеть недостатки своей квартиры, лишь бы ее не менять; выносят тиранию слуг, не имея сил отыскать других. Любопытно, что отвлеченные теоретические решения необычайно легко такими людьми принимаются. Найти, например, дачу и в нее переехать страшно трудно, но эмигрировать очень легко. Стоит лишь прочесть красивое описание Рима и, прощай Россия! Ты мне больше не нужна, я еду в Италию и делаюсь итальянкой!
– Полноте, Сергей Григорьевич! Ведь это всё шарж и говорится для красного словца. Уверяю вас, что я всю жизнь мечтала о замужестве. Если бы вы знали, какие трогательные сцены семейного счастья я себе представляла! Это было всегда моим любимым наслаждением.
– Охотно верю. Мечтать мы великолепно умеем. В мечтах мы всегда необычайно деятельны: переплываем океаны, основываем колонии, вводим идеальное управление и умираем королем или, по меньшей мере, президентом республики. В действительной жизни мы стонем, мы несчастны, когда нам приходится ехать в банк и хлопотать о получении процентов с капитала, приобретенного нашими более энергичными предками.
– Всё это неправда! Всё это насмешка!
– Хотите я вам докажу свои слова примером?
– Ну, докажите.
– Вы меня считаете карьеристом?
– Конечно, нет! Какой же вы карьерист!
– Значит, в вашем мнении я – честный человек и достоин уважения?
– Ну, да, разумеется.
– В таком случае, чтобы вы сказали, если бы я предложил вам быть моей женою?
– Что вы, Сергей Григорьевич! Я слишком стара для брака.
– Ну, вот, я вас и поймал! Как дело зашло о свадьбе, у вас сейчас же нашлась отговорка.
– Но ведь это же правда! Если вы хотите жениться, то вам следует выбрать молодую девушку, у которой могли бы быть дети.
– А вы почему знаете, что у вас их не будет? Уж будто вам так хорошо известны все декреты небесной канцелярии? Скажите лучше, что вам противна мысль о браке. Это будет вернее.
Разговор этот смутил Ирину. Она старалась уверить себя, что это шарж, насмешка, шутка, и всё же в словах Гжатского она почувствовала правду. Ирина стала припоминать свое прошлое и в первый раз решилась посмотреть на себя со стороны.
Жизнь, действительно, не требовала до сих пор от нее большой деятельности и решимости. Всё шло как то само собою. Она много лет прожила на той же квартире, где умер ее отец и к которой она привыкла. Прислуга служила подолгу, а когда отходила, то тотчас же кто-нибудь из соседей рекомендовал другую, и Глаша заменяла Машу, так что Ирина почти и не замечала перемены. Когда бывали у нее вечера, она ехала в ресторан заказывать ужин, и француз-метрдотель всегда прекрасно знал, что могло понравиться ее гостям.
– Rapportez vous en à moi, Mademoiselle, – внушительно говорил он Ирине, – et vos invités n’auront pas lieu de se plaindre[115].
Также хорошо знала, что именно следует ей носить француженка-портниха. Ирина вполне доверяла ее вкусу. К тому же ей и некогда было обдумывать свой туалет. Всякий раз, когда ей приходилось заказывать себе новое платье, Ирина тотчас же, по ассоциации идей, начинала мечтать о том приданом, которое она сделает своей дочери, когда станет выдавать ее замуж. Ирина тщательно обдумывала фасон, цвет и материал платьев, шляп и мехов; и это будущее приданое будущей дочери поглощало столько времени, что его не хватало на обдумыванье своего собственного туалета.
Наибольшую энергию Ирине приходилось проявлять, путешествуя заграницей. Но и там всё устраивалось как-то помимо ее. Приехав в чужой город, Ирина только что собиралась обдумать, где ей остановиться, как энергичный носильщик подхватывал ее вещи, передавал их не менее энергичному коммисионеру из гостиницы, и Ирину мигом водворяли в каком-нибудь отеле. Часто думала она, сколько на свете добрых людей, хлопочущих о том, чтобы она хорошо была одета, причесана, вкусно накормлена и уютно помещена. Деньги, которые у нее за это спрашивали, казались ей ничтожными в сравнении со всеми их стараниями.