Мои современницы

Благодаря своему язычеству римлянин – нежнейший отец и почтительнейший сын. Не понимая христианской любви к человечеству, смеясь над нею как над нелепостью, он всю любовь своего горячего сердца отдает семье. По праздникам всюду встречаются отцы, ведущие за руку своих крошечных, разряженных детей, угощающие их в кафе шоколадом и пирожками и ласково с ними разговаривающие. Или молодые супруги, гуляющие в сопровождении няни, которая с важностью держит на подушке трехнедельного, закутанного в кружева, младенца. Его не прячут подальше с глаз, в задние комнаты, как то делают в других странах. Младенец с момента рождения получает свои права и в торжественные дни принимает гостей на руках кормилицы.

Но если римляне любят и уважают своих детей, то никогда перед ними не унижаются, никогда не делаются их рабами. Римляне преклоняются перед своими родителями, видя в них главных представителей своего рода. В Риме немало стариков отцов и матерей, которые живут в палаццо, ездят в собственных экипажах или автомобилях, в то время как дети их ютятся в маленьких квартирах и ходят пешком.

Никому не придет в голову обирать стариков родителей ради себя или своих детей, что, увы, не редко происходит в России. На этой любви к роду, в семье, выросла и окрепла вся латинская цивилизация. В северных странах, получивших свою цивилизацию через христианство, любовь эта не так сильна. Христианство не поощряет узких семейных интересов, напротив, требует, чтобы человек видел во всех людях своих братьев и сестер. Римляне остаются глухи к этим требованиям. Они сохранили свой древний латинский характер. Всякому, побывавшему в римских музеях, это становится ясным, до того похожи античные бюсты и статуи на современных своих потомков.

Римлянин остался верен языческой страсти к блеску, роскоши, великолепию. Нигде нельзя встретить столько собственных экипажей, как в Риме. Уважающий себя римлянин не может идти пешком. Ему необходим экипаж, чтобы проехаться по Корсо, показаться в час фешенебельной прогулки на Пинчьо. Они щеголяют не изяществом закладки, а красными и желтыми колесами, бубенчиками и ярко одетыми грумами. В глубоких колясках катаются римлянки в огромных шляпах с перьями, прикрытые вместо традиционного пледа, целым тигром или медведем, лапы которого свешиваются на колеса.

Цены в театре Costanzi убийственные. Ложа стоит 200 лир и, тем не менее, опера всегда полна. В театр являются во фраках, в роскошных бальных нарядах и бриллиантах.

Та же южная любовь к блеску замечается в женских туалетах. Римлянки не одеваются, а костюмируются в яркие пунцовые, желтые, зеленые платья, золотые шапочки, золотые змеи. Почти на всех можно видеть ожерелья, гребни, запястья – подражания античной работе, которыми славятся римские ювелиры. Подобная манера одеваться была бы смешна на севере, но удивительно идет римским красавицам.

Но несмотря на язычество, римское общество всё же принадлежит к тесной и дружной европейской семье, от которой Россию отделяет не одна пограничная линия, а целые века культуры. Ирина наблюдала, как одна иностранная писательница, приехавшая в Рим с целью написать повесть из римской жизни, встретила сочувствие и внимание во всех римских кругах. Все хотели помочь ей, открывали закрытые двери, устраивали встречи с интересующими ее людьми. Никто не спрашивал, есть ли у нее талант, и будет ли ее книга переведена на итальянский язык. Она выразила желание работать, и этого было достаточно, чтобы римляне оказали ей помощь.

Точно также помогали они составлять библиотеку американцу, известному в Европе под именем «Короля книги». Американец этот представляет курьезнейший тип Нового Света. Никто не знает, где он жил и чем занимался в молодости. Он, так сказать, родился сорока лет, когда, составив себе состояние, переплыл океан и, явившись в Париж, объявил, что хочет иметь библиотеку из произведений современных писателей с тем, чтобы на каждой книге была не только подпись автора, но также его объяснение, что именно хотел он выразить в своем сочинении.

Забавнее всего было то, что предприимчивый янки был глубоко невежествен, никогда ничего не читал и не знал всему миру известных имен. Мало того: был чрезвычайно бестактен, как и большинство его соотечественников. Но с американской настойчивостью он ко всем обращался, всем надоедал и, действительно, успел собрать очень интересную библиотеку. Она должна была на веки остаться в Америке и тем не менее, когда он явился в Рим, все принялись составлять списки итальянских писателей и устраивать ему литературные знакомства.