Иметь салон далеко не так легко, как обыкновенно думают. Недостаточно быть богатым и приглашать к себе много народу – надо еще уметь принять своих гостей. Для этого необходимы два условия: во-первых, знатное происхождение, так как лишь несколько поколений богатых родовитых людей, много у себя принимавших, могут выработать хорошего хозяина дома. Всякий, кто бывал у новых богачей, чувствовал себя как в ресторане. Хозяева не умели встретить своих приглашенных, ни познакомить, ни соединить их. И гости ели, пили, смотрели приготовленные им увеселения и разъезжались, часто забыв проститься с хозяевами.
Кроме знатного происхождения необходима также искренняя, неподдельная любовь к человечеству. Граф Примоли обладал обоими этими качествами. Он был истинный grand seigneur[128] и умел принять своих приглашенных так, что они тотчас чувствовали себя, как дома. Он искренно их любил и желал доставить удовольствие. Его приветливость и радушие во многих вульгарных людях встречали насмешку и критику. Прими он их свысока или забудь пригласить к себе, они тотчас бы почувствовали к нему уважение. Но истинно порядочные люди ценили его доброе сердце и не обращали внимания на те глупые анекдоты, что ходили про него в Риме.
Как всякий хороший хозяин, граф Примоли любил свою красивую виллу и заботился об ее украшении.
– Je veux que ma maison ne ressemble à nulle autre[129], – говорил он знакомым. То была трудная задача, ибо в наше время почти невозможно придумать что-либо оригинальное. Благодаря железным дорогам, пароходам, газетам и журналам, жизнь становится всё однообразнее и банальнее. Почти весь мир живет, ест и одевается одинаково. Жительница Гренландии одновременно с парижанкой получает модные наряды. Каннибал Центральной Африки, подражая английскому лорду, одевает смокинг, садясь за стол, чтобы съесть зажаренного соседа; пекинский аристократический салон меблируется одинаково с мадридским. Обеды, вечера, балы всюду одни и те же, и люди машинально переезжают с одного на другой, не замечая никакой разницы.
И однако граф Примоли сумел достичь своей цели, и вечера его ярко врезывались в память.
Уже подъезжая к его вилле, становилось весело на душе[130]. Небольшой двор, прикрытый полотняным навесом, был устлан ковром и украшен куртиной цветов, среди которых возвышался герб Бонапартов. Величественный швейцар с перевязью и булавою театрально приветствовал гостей. В небольшом вестибюле, по обеим сторонам прохода, стояли шеренгою слуги в раззолоченных длинных кафтанах, белых чулках и башмаках – в старинных французских ливреях, какие теперь редко встречаются.
В обществе уверяли, что то были старинные ливреи семьи Бонапартов и с негодованием говорили, что их место в витринах музея, а не на плечах итальянских слуг. Возможно, что они были правы, но несомненно также, что ливреи эти были гораздо эффектнее на плечах лакеев, чем под стеклом и лучше запоминались. Приглашенные гости невольно чувствовали, что повседневная, надоевшая им жизнь осталась за дверями. Они входили в сказку и настроение их мигом менялось. Точно дети, в ожидании елки и елочных сюрпризов шли они дальше, мимо старинных бархатных и парчовых портшезов, мимо огромного дивана, покрытого мехами и украшенного масками греческих трагедий, вверх по лестнице, перила которой были завалены самыми разнообразными материями, всех цветов и оттенков, а стены затянуты китайскими вышивками и веерами из павлиньих перьев.
Наверху изящные гостиные с розовыми портьерами и золоченой мебелью были превращены в интереснейший музей наполеоновских сувениров. Граф Примоли чтил своего великого grand – oncle[131], Наполеона I и усердно хранил все его вещи, равно как и предметы, принадлежавшие семье Бонапартов. Всюду, в витринах, были разложены маски и миниатюры великого императора, старинные фамильные драгоценности, алмазные гребни, веера, пожелтевшие кружева, табакерки, письма, печати и силуэты. На видном месте, в длинной витрине, ярко освещенной электричеством, хранились платья обоих жен Наполеона: зеленое бархатное, шитое золотом, принадлежавшее Жозефине, и белое кружевное на розовом чехле платье Марии-Луизы с их веерами и атласными башмачками. По стенам, на этажерках, виднелись фотографии современных членов наполеоновской семьи с их надписями.
Особенно поражало в этой вилле обилие цветов. Чудесные группы азалий самых разнообразных оттенков: белых, розовых, алых были разбросаны среди мебели. Гирлянды свежей сирени перекидывались от одной люстры к другой. Гиацинты, розы, фиалки окружали витрины, поднимались на этажерки, обвивали зеркала.