Мои современницы

Но св. Николай его не послушал и принялся помогать бедному мужику. Лошадь и повозка были выведены на сухую дорогу, но несколько капель грязи попало на белоснежную одежду святого.

Когда Бог узнал о случившемся, то произнес Свой суд и решил, что отныне память св. Николая будет праздноваться два раза в год, а память преп. Касьяна лишь раз в три года (как известно, Касьянов день приходится на 29 февраля)».

– Владимир Соловьев – прибавил монсиньор, рассказав легенду с тем блягёрством[164], с которым все французы говорят обыкновенно о Bon Dieu[165], и которое немыслимо на русском языке – объяснял эту легенду так: св. Николай олицетворяет собою Католическую церковь, всегда горячо относившуюся к своей пастве и не боявшуюся спускаться в грязь, если этим можно было спасти грешника. Преподобный же Касьян – церковь православная, холодная и величавая, равнодушная к людям, желающая лишь сберечь свое внешнее благолепие.

Разговорившись, Ирина почувствовала доверие к монсиньору и, как всегда в подобных случаях, поведала ему свое credo, то самое, что когда-то осмеял Père Etienne. Лефрен выслушал ее со своей обычной, слегка насмешливой, улыбкой и спокойно отвечал:

– Ваша вера вовсе не христианская, а библейская, существовавшая в глубокой древности, и с которой мы, христиане, покончили девятнадцать веков тому назад.

Ирина покраснела.

«Что они сговорились, что ли, – подумала она, – Père Etienne называет мою веру самоедской, а этот – библейской».

– Истинные христиане, – пояснял Лефрен, видя смущение Ирины, – никогда не ждут награды и справедливости на земле, так как отлично понимают, что она возможна лишь за гробом. Библейским же евреям, как язычникам, понятие о будущем мире было недоступно, вот отчего в книге Иова они после всех перенесенных Иовом страданий заставляют Бога в видах справедливости вылечить его от проказы и послать ему новое богатство, новых детей, новую жену… впрочем, нет: жена у него осталась прежняя, старая, и вот это-то именно обстоятельство и заставляет меня думать, что Иов далеко не был так счастлив, как уверяет нас Библия.

Вечером, рассказывая Гжатскому свое посещение Лефрена, Ирина упомянула о той тени, что пробежала по лицу и монсиньора и кардинала при упоминании о «соборе».

– Что же тут удивительного, – отвечал Гжатский, – католики отлично понимают, что всякое тело, оставшись без головы, разлагается, загнивает, приходит в мерзость и запустение. Они предвидят то время, когда Россия, чтобы спасти свою религию, должна будет выбрать себе главу и надеются предложить тогда православным папскую верховную власть. Избрание патриарха было бы большим ударом для всех католических надежд и отдалило бы на неопределенное время слияние обоих церквей. Говорю «отдалило бы», потому что все католики твердо убеждены в неизбежном их конечном соединении.

– Вот этого-то я и не понимаю. Чем дальше я живу в Риме, тем более прихожу к убеждению, что обе церкви никогда и не разъединялись. Догматами интересуются одни богословы; простые же смертные, и православные, и католики, веруют в одни и те же предания и легенды, чтят одинаково святых и мучеников, слушают те же молитвы, то же Евангелие, то же богослужение. Даже поразительно, что обе церкви, так давно прервавшие между собою сношения, в то же время так удивительно походят друг на друга. Русские богомольцы, что приезжают в Бари поклониться мощам Николая Чудотворца, едут оттуда в Рим на гробницы Петра и Павла и чувствуют себя как дома в здешних храмах. Чего же мечтать о соединении, если обе церкви никогда и не разъединялись?

– А политическое значение вы забыли? Россия растет не по дням, а по часам, и с каждым годом могущество ее увеличивается. Поддержка России может весьма скоро понадобиться Римскому Папе. При распространяющемся повсюду атеизме и масонстве, Ватикан с его сокровищами может в один прекрасный день быть объявлен Национальным музеем. Папе же будет предложен для житья какой-нибудь заштатный монастырь в Апеннинах. Католические страны ограничатся в подобном случае тем же, чем ограничились и при взятии Рима, то есть посылкой депутации с выражением соболезнованья. Вот тогда-то Папа, как старый король Лир, с негодованием отвернется от своих старших гордых дочерей, Регины и Гонерильи, которых он так любил, которым столько уделял внимания, и вспомнит о далекой Корделии, меньше всего от него получившей, но которую, тем не менее, он никогда не переставал считать своей дочерью. Несомненно, что в Ватикане существуют надежды на Северную Корделию и, как знать, может быть и не без некоторого основания. Во всяком случае Папа, униженный и обиженный, покажется русскому народу несравненно симпатичнее, чем торжествующий и пышный.

XVII

Между тем началась католическая Страстная неделя, на этот раз одновременно с православной, и Ирина на несколько дней разошлась с Гжатским. Тот говел и усердно посещал русскую церковь[166]; Ирина же не пропускала ни одной из католических церемоний.