Мой товарищ

Но вот Полкан зарычал и поднялся.

— Волки! — настораживается дядя Мосей и прерывает свой рассказ.

А Полкан уже не рычит, а злобно лает и идет от костра в темь. Дядя Мосей, Володька, Хмызик и еще несколько смельчаков, захватив горящие головешки, идут вслед за Полканом. Мы, кто потрусливей, сидим ни живы пи мертвы.

— Сейчас он стрельнет, — говорит кто-то из ребят.

И тут на самом деле раздается такой оглушительный выстрел, какого я в жизни не слыхал. Эхо покатилось по болотам и лесам…

Дядя Мосей и ребята с Полканом возвращаются к костру.

— Ушли, побоялись, — говорит дядя Мосей. — Но у кого есть жеребята-сосунки, с завтрашней ночи чтоб привязывали их на колышки возле стана, иначе я не отвечаю за них. Волки всегда в первую очередь сосунков режут.

— А помнишь, дядя Мосей, как в позапрошлом году они жеребца Жбанковых повалили? Пока мы с тобой и Полканом добежали, из него и дух вон, — вспоминает Хмызнк.

— Больших они берут только в конце лета, под осень, когда голодней становятся. Под осень они смелей и лютей. Ну, ложитесь-ка спать, а я на тот стан схожу, скажу и там ребятам, чтоб привязывали сосунков.

И дядя Мосей, помахивая трещоткой, уходит на другой стан.

Ребята укладываются спать. Кто устроился возле самого костра, а кто поближе к дубу. Первые ложатся головой на оброти и уздечки, а остальные кладут голову на ноги спящих, как пчелы в рою. Я тоже ложусь, положив голову на чьи-то ноги, но уснуть долго не могу. Мне все кажется, что вот-вот к нам подкрадутся волки. Ведь дяди-то Мосея и его Полкана с нами нет. А как знать, может быть, волки едят не только жеребят?

И сердце мое замирает от ужаса.

«Вот тебе и ночное, вот как „хорошо“ тут!» — думаю я.

А ребята все спят и спят. Костер наш угасает, но я боюсь подойти к нему, подложить дров.

«Завтра обязательно привяжу своего жеребенка возле стана», — решаю я.

Но как привяжу, еще и сам не знаю. Кто-нибудь поможет, не у одного же у меня кобыла с жеребенком…

Когда я проснулся, было уже утро. На стане — никого. И коней на лугу, кроме нашей Сивки и жеребенка, не было. Дядя Мосей и все ребята уехали домой.

Меня, как после рассказывали ребята, дядя Мосей тоже будил; я встал, погрелся у костра, а потом опять ткнулся и уснул. Ребята вновь растормошили меня, я им сказал, что сейчас же встану, немножко только подремлю, они и уехали домой. Потом уж я проснулся сам, когда солнце припекло мне голову.

Кобыла наша — я еще с вечера спутал ей ноги — ходила со своим жеребенком посередине луга и пощипывала траву. Я взял оброть и пошел к ней. Но она повернулась ко мне задом и не дала поймать себя. Я снова хочу обротать ее, а она взбрыкивает ногами.

Что делать?

Я достал корку хлеба, показываю ей, но она скалит зубы — и за мной. Недаром, видно, старый хозяин продал ее задешево!

Однако ехать домой надо — мать, поди, невесть что думает обо мне.

И я заплакал от бессилия и досады.

Не знаю, сколько бы еще я ревел, если бы на опушке леса не показался на своей гнедой жеребке Легкий. Он сразу понял, в чем дело, и галопом подлетел ко мне.

— Замолчи! Как тебе не стыдно, ревешь, как девчонка! Давай оброть сюда! — прикрикнул он на меня, соскочив с лошади.

Я подал ему оброть. Легкий быстро развязал один конец поводка у оброти, связал с ним конец своей длинной плети, снял оброть со своей лошади и тоже развязал конец поводка и прикрепил его к плети. У нас получилась довольно длинная веревка.

— Берись за один конец, а я — за другой! Заходи с этой стороны, кругом заходи! — торопит Легкий.

Кобыла визжит, скалит зубы, бьет задними копытами, но Легкий не из тех, кого можно напугать. И как Сивка ни кружилась, как ни вскидывала задом, мы все же обошли вокруг нее с веревкой, и ей некуда было деваться. Я с восхищением смотрел, как Легкий смело подлетел к оскаленной морде лошади и схватил ее за ноздри.

— Развязывай скорей оброти! Давай свою оброть сюда! — кричит он мне.

Я подаю ему оброть. Он быстро накладывает ее на голову кобылы, перекидывает поводок на шею. Сивка присмирела.

— Ну, иди сюда, чего стоишь? Ведь не сядешь сам, давай посажу.

Я подхожу к кобыле, Легкий подставляет колено, и вот я уже верхом.

— Да, кобыленка с норовом, — говорит Легкий, — ты с ней хлебнешь горя! И знаешь что я тебе скажу? Переходи-ка ты на наш стан, иначе тебе пропадать. Мы тебе на первых порах будем помогать ловить ее. А ваши ребята вишь бросили тебя одного. Я скажу об этом дяде Мосею, объясню ему, как и что, и ты перейдешь к нам.

— Ладно, перейду. А как ты сам-то сейчас очутился тут?

— Это тебе случай помог, — усмехнулся Легкий. — Я уже пригнал своих лошадей почти к самой деревне, как вдруг наш Рыжик повернул обратно в лес. Ну, я за ним на жеребке. Ребятам отдал своих коней, чтоб в деревню гнали, а сам помчался за Рыжим. Он успел уже скрыться в лесу и где-то затаился, лиходей. Словно человек, понимает, когда ему хомут грозит. Я долго ездил по кустам, а его и след простыл. Вот дура, не любит работать, а ведь здоров, как бык! Заглянул сюда — вижу, ты тут канителишься со своей Сивкой и ревешь, как телок… Ну ладно, поехали домой!

— А Рыжий как же?