Моя мама - ведьма!

— Хорошо, что ты помнишь, — Аджит позволяет себе холодную улыбку, — ответь тогда и на второй вопрос, ведьма. Кто из нас двоих предал эту твою связь? Связь предназначения, связь истинной судьбы, связь глубокой любви и страсти?

Каждым словом, что он мне сейчас выписывает, можно было бы клеймо на моем теле поставить, до того в них много боли и гнева. И я понимаю. Понимаю их бесконечно. Потому что и сама двенадцать лет без него жила. Без него, без Вика, но…

В том и суть, что это было мое решение. И неважно, какие на то были у меня причины. То, что невозможно изменить — не нужно никому проговаривать. Особенно тому, кто точно не воспримет никакую угрозу всерьез. Он — высший жрец Аспес, он — Сапфировая Смерть Махавира. Он уверен, что все его боятся, и даже Последняя Гостья вежливо постучится в его дверь, перед тем как зайдет. Он бы просто не стал меня слушать. И сейчас — не станет. Ну и ладно, неважно, чтобы услышал все, нужно, чтоб услышал самое важное.

— Я, — выдыхаю, почти выталкивая эти слова из себя, — я нас предала, Аджит. Я тебя отвергла.

— Я ведь тогда предупреждал тебя, — золотые глаза нага смотрят на меня в упор, — когда ты уходила, что я тебе сказал, ведьма?

Судя по всему — это третий вопрос. По крайней мере — смотрит он на меня с яростным ожиданием ответа.

И я вздыхаю, собираясь с мыслями. Вспоминать его последний зарок — неприятно. Даже больно.

— Ты поклялся, что если я уйду — ты больше ни разу в своей жизни по имени меня не назовёшь, — проговариваю с трудом, — буду умирать у твоего порога — не откроешь двери. Приду к тебе за помощью — убьёшь на месте.

— Ну, — змеиная часть тела Аджита снова крепко стискивает меня, примериваясь к тому, как раздавить. — Ты помнишь все это. И зачем ты пришла ко мне, ведьма? Почему не воспользовалась моим великодушием и не ушла? Я ведь даже не карал тебя за похищение моего сына. Хотя стоило бы.

Строго говоря — я не похищала его. Сам ведь убежал. А потом мы с ним нарвались на неприятности, целый день слонялись по знакомому-незнакомому лесу и наконец нашли способ связаться с Аджитом. Плохой способ, сама знаю. И свои ведь раны этим ритуалом взбередила. Вот только это все — не та информация, которой ждет сейчас от меня Аджит. Не та, ради которой он даст мне говорить.

— Потому что нашему сыну, — вижу ярость в его глазах, поправляюсь, соблюдая давний наш договор, — твоему сыну грозит опасность, Аджит. Смертельная.

Слова оказываются самые нужные, что подходят в моей ситуации. По крайней мере, Аджит не ломает мне кости одним движением своего хвоста, а молча смотрит мне в лицо. Думает. Явно сомневается.

И сомнения его понятны, на самом деле. Ведь отдавала я ему ребенка не просто так. Выбрав самые неприятные слова для обоснования принятого решения.

Что мне как ведьме оскорбительно иметь сына-полукровку. Что я ничего не могла поделать, с моей стороны последствия ритуала требовали уважения к выбранной судьбе, и рождение ребенка было фактически последней точкой в ряде ритуальных действий.

Всего лишь.

Конечно — я лгала. Не могла я тогда сказать Аджиту правду. И сейчас не могу. Моя задача — предупредить его и вернуться к ковену. Получить положенное мне за побег наказание. И продолжать еще восемь лет выполнять нужные для сокрытия Вика с родового гобелена ритуалы.

А потом…

А что потом?

Жизнь и молодость лишенной ковенной поддержки ведьмы скоротечны. Да и я сейчас не в самой выгодной сделке с духами учавствую.

— Я знаю, что ты мне не веришь, — шепчу тихо, проговаривая очевидное, — но я многим рискнула, чтобы его тебе вернуть. Послушай меня пожалуйста. Мне не безразлична его жизнь.

Вижу, как неприязненно вздрагивает лицо Аджита. Как он морщит нос, выявляя крайнюю степень сомнения в моих словах. Но все же… Это все мимика. Новой порции обвинений в мой адрес не поступает.

Неохотно, медленно он распускает петли тяжелого хвоста, опускает меня на ноги.

— Говори, — негромко произносит он, — и лучше для тебя говорить как можно убедительней. Я твоей лжи переел еще тогда, когда любил тебя. Сейчас я могу и вспомнить, что в моей стране полагается любой ведьме. А ведьме, лгущей раджу в лицо — обычно еще и язык отрубают.

— Я не собираюсь тебе лгать, великий радж, — чуть улыбаюсь, — в этом нет смысла. Я в твои руки свою судьбу вверила. Помнишь?

— Помню, — хрипло откликается Аджит, складывая руки за спиной, — так не искушай мое терпение. А то мне очень хочется воспользоваться правом запретить тебе дышать.

— Как изволит твое могущество, — киваю, — тогда начну с самых свежих новостей. Этой ночью я видела плохой сон про Вика.

Он ничего не говорит, просто чуть поворачивает ко мне голову с вопросительной ухмылкой. Вроде как “И ты пришла ко мне с этим?”

— Это не был простой сон, — покачиваю и внутренне снова холодею, припоминаю, — сон был вещим. У меня есть тому неопровержимые доказательства.

— Излагай, — хмуро роняет Аджит, — и не забудь объяснить, каким образом ты видела магический сон в моем карцере. Он создан специально для ведьм. В нем нельзя колдовать.

— В защитных чарах есть изъян, — спокойно говорю, — мы его нашли.