Моя мама - ведьма!

— Мы? — Аджит холодно приподнимает бровь. Кажется, ощутил, что это — не самые честные слова.

— Ворон, что прибился к нам в Белом Лесу, — поясняю, с досадой морща нос. Не очень это необходимая информация, но я не могу говорить “фамильяр”, это будет очевидная ложь. Да и не дай мне боже такое наглое счастье в фамильярах!

Для того, чтобы стало очевидно, где этот ворон сейчас — встряхиваю сумку. Возмущенная воронья ругань сразу разрешает ряд возникших у Аджита вопросов.

— Но если я верно помню, ведьмам для просмотра вещих снов мало просто маленькой щели, в которую протекает магия. Нужны еще дополнительные ритуалы.

— Ты, разумеется, прав, великий радж, — киваю, — но дополнительные ритуалы нужны, когда ведьма гадает о своей судьбе или о судьбе другого близкого. Но все ритуалы о том, чтобы знать, что грозит моему сыну, я проводила при его рождении. Мы называем это материнскими чарами.

— Смешно, — Аджит презрительно кривит губы, — можно быть матерью, даже отказавшись от собственного сына. Ведьмино племя очень хитро.

— Ведьма не может отречься от своего ребенка. Кем бы он ни был, материнские чары будут действовать до совершеннолетия.

— А ты бы и хотела от него отречься? — Аджит смотрит на меня, будто пронзая насквозь раскаленным своим взглядом. — Так чтоб насовсем, навсегда, без единой причины для беспокойства?

Я выдерживаю его взгляд со всем скопившимся мужеством.

Я ведь все сделала, чтобы он думал именно так. Что я действительно хочу отказаться от всего, что нас связывало, и от сына — тоже.

— Сейчас не время для обид, великий радж, — покачиваю головой, — я проснулась утром, после мерзкого сна, и духи, с которыми у меня заключена сделка, сообщили, что сон был вещим. Вот эти духи, — демонстрирую браслет Замка, — с учетом того, что за последние трое суток я уже дважды уничтожала порождения черной магии, которые патылись выпить жизни нашего сына…

— Моего сына, — холодно перебивает меня Аджит, даже не удостаивая взглядом, — какие бы кривые ведьмины законы не утверждали обратное, ты Викраму не мать. Не достойна ей называться.

— Пусть так, — киваю, подавляя горьковатую боль, разливающуюся внутри широким озером, — с учетом уже состоявшихся двух покушений, я склонна верить сну. Кто-то точит зуб на Вика. Кто-то хочет его смерти настолько, что связался с черной магией и пытается его достать. И я не могу уйти и оставить этот вопрос на самотек. Мы должны с этим разобраться.

— Должны, — Аджит медленно кивает, — вот только интересно, как? У тебя есть предложения, ведьма?

А вот это уже более сложный вопрос.

— Ты не знаешь, — спокойно произносит Аджит, глядя мне в лицо, — так и чем ты мне можешь помочь, если ничего не знаешь, ведьма?

— Я знаю достаточно, чтобы помешать двум состоявшимся уже покушениям, — напоминаю я, лихорадочно перерывая память на предмет хоть чего-то полезного.

Увы. Вот так сходу я даже не знала, что придумать. Но…

— Позволь мне остаться, великий радж, — прошу я Аджита, — на день или два. Если я не придумаю, как защитить Викрама, — я уйду.

— Ты в любом случае уйдешь, — холодно отрезает радж, — придумаешь или не придумаешь, это абсолютно неважно.

— Да. Ты прав, твоя хвостатость, — что забылась, я понимаю запоздало. Когда вижу, как каменеет у Аджита лицо. Я и не так дразнила его в прошлом.

Твоя хвостатость, твоя змеиность, твоя чешуйчатость, твоя хладнокровность…

Дерзкая была. С таким острым языком, что порезаться можно было.

— Один день, — хрипло произносит Аджит, глядя мимо меня, — один день — и ты убираешься восвояси. Не справишься с защитой Викрама — перед этим к палачам зайдешь, от руки лишней избавишься. Не согласна — проваливай прямо сейчас.

— Твое великодушие не знает границ, великий радж, — смиренным тоном произношу, хотя по спине и холодок бежит. Не ожидала я таких условий. Впрочем ладно. В Махавире ведьма и таким условиям спасибо сказать должна. А относиться ко мне особенно Аджит и не должен. Как бы я не хотела обратного.

— Ваше, — холодность тона Аджита промораживает меня насквозь, — ваше великодушие. Ты мне никто, ведьма. Пустое место. Ты не имеешь права обращаться ко мне лично, пользуясь старыми правами. Я тебе это запретил.

А вот это уже больнее. Будто еще один толчок в грудь острым копьем. И так-то горько видеть его такого отстраненного, чужого — такого любимого, что душу прямо сейчас сводит от тоски. Так еще и последняя соломинка, за которую я держалась, последняя ниточка к страстному лету, что случилось в моей жизни после совершеннолетия, обрывается в моих руках.

Правильно обрывается. Знаю. Но все-таки…

— Я прошу прощения у вас, великий радж, — даже глаза опускаю, припоминая, что простым смертным на коронованного раджа и высшего жреца Аспес в одном лице смотреть запрещено, — я согласна на ваши условия.