Моя мама - ведьма!

Из дыры тащила за хвост. Когда вытащила — поудобнее перехватила за лапы и держа истерично бьющегося в воздухе ворона вниз безмозглой башкой уставилась на него.

— Ты знаешь, сколько мне стоила эта сумка?

— Судя по кар-р-честву ниток — пар-ру медянок, — нагло брякает птица, каким-то чудом успокаиваясь вопреки неестественному положению тела.

— Полторы злотых, между прочим, — отрезаю я убийственно, — чтоб ты знал, на ней куча чар. От воровства, чары сохранения свежести, чары облегчения, чары безразмерности. И чары, чтобы из сумки сразу что надо вынимать.

— А я говор-р-рю др-рянь, др-рянь, др-рянь, — ворон снова хлещет по воздуху крыльями, — чего ты раскар-р-ркалась, чар-р-роплетка? Начаруй себе новую сумку. Делов-то.

— Делов-то! Это видел? — сую руку с Замком ему под нос. — Знаешь, что это такое?

— Др-рянь, др-рянь, др-рянь, — снова начинает блажить мешок перьев, будто свое любимое слово вспомнил.

— Сам ты! — в сердцах швыряю его через комнату. В полете птиц справляется с крыльями и приземляется на спинку одного из стульев с таким высокомерным видом, будто я его на стул дрожащими от трепета руками водрузила.

— Ты ведь тоже так думаешь, чар-роплетка, — будто подрастеряв дурачество замечает ворон, — из-за этой др-р-ряни тебе чар-р-ровать сложно. Но ты ведь чар-р-руешь. Даже с ней.

— Чарую, — неохотно киваю я. Хоть и не ковену в грехах своих каюсь, но все равно самой признавать, что нарушаешь запрет, непросто.

— Я чарую в исключительных случаях, — объясняю я, заглядывая под блестящую серебряную крышку, под которой был спрятан завтрак. С содроганием уставилась на черную булькающую жижу, налитую в тарелку. Нет, пожалуй, я не настолько голодна.

— Видно, лютые твои вр-р-раги, раз тебя такой др-р-рянью украсили, — брякает Каркуша.

— Да какие там враги, — усмехаюсь с горечью, — свои меня этим украсили. Ковенные. Знаешь, что такое ведьмин ковен?

Судя по всему — знает.

— Какой пр-р-рок в сор-р-роке без кр-р-рыльев, какой пр-р-рок в чар-р-роплете без чар-р-р? — ворон озадачено склоняет башку свою набок. — Ты сейчас не чар-роплетка даже. Так. Сучок обр-резанный. Каменная птица, что не помогает семейному др-реву, а оттягивает ветви его.

— Верно, — я пожимаю плечами, — но не мне спорить с вековой традицией. Не надо было выпендриваться. Нужно было принести семье первенца. Преумножить силу ковена. Я же ковен обокрала. Вот и расплачиваюсь.

— Бр-рехня, — весомо заявляет Каркуша, — пер-р-рвенец твой по земле ходит. Сила его уже вплетена в корни твоего др-р-рева. Благодаря ему оно цветет и зеленеет. Не за что тебя кар-р-рать.

Ох, Каркуша. Твое бы “кар” Зоряне в уши!

— Ну, что ж, обо мне мы поговорили, — я мягко улыбаюсь, проводя пальцами по столешнице, — я была с тобой откровенной. А теперь…Истэ аэль шиа!

Ворон встревоженно взмахивает крыльями, вот только поздно. Формула озвучена, он её услышал. Теперь кто бы он ни был, дух ли, зверь или что-то иное — он обязан ответить мне взаимностью. В данном случае — быть честным и отвечать на все вопросы. Как я отвечала даже на те вопросы, которые не касались ума обычной болтливой птицы.

Другое дело, что эта птица обычной не была. И я это уже поняла.

— У меня к тебе для начала только один вопрос, Каркуша, — произношу я, разглядывая запекшуюся ранку на пальце, за которую в башне чародея тяпнул меня ворон, — кто ты такой? Или правильней сказать, что ты такое?

Цок-цок. Когтистые лапки переступают по спинке стула. Черные глазки поблескивают бессовестно. Отчасти я не сомневаюсь, что этот прощелыга может удариться в какие-нибудь замудреные объяснения, в которых будет похоронена суть.

— Ты идешь за мной, — проговариваю я медленно, — ты идешь за мной, значит, чего-то хочешь от меня. Ты взял мою плоть для магической сделки. Ты не обычная болтливая птица. Кто ты?

— Тот, кто не хочет пр-редствляться, — нужно сказать, повадки у моего собеседника самые что ни на есть вороньи. Если бы не пресловутый ритуализм, вклинившийся в мой конфликт с первым чародеем Аджита — я бы ни за что не заподозрила, что Каркуша чуть посложнее, чем птица, наделенная искрой разума.

— Ты знаешь законы, — с улыбкой замечаю, — если ты отказываешь мне в праве на взаимность, я имею право тебя изгнать. Любое создание магии или чтит её законы, или получает от неё по шее. Выбор за тобой.

— Выбор-р, выбор-р, — ворон перездразнивает меня с легкой издевкой, — ты р-р-разбудила меня, чар-роплетка. Ты напитала меня своей кровью. К чему вопр-р-росы, зачем я за тобой иду? Иду. Р-работу ищу. Вот твоя пр-р-равда.

Куцая это была правда. Очень неполная, уклончивая, кривая.

— Это ты помог мне в лесу, получается? — я щурю свои глаза, припоминая ощущение могущественной сущности, явившейся по зову кровной моей магии. — Ты уничтожил ту мерзость?

— Сожр-р-рал, — с удовольствием подтверждает мне ворон, — вкусно было. Еще сожр-ру, если попр-р-росишь.