Моя мама - ведьма!

Смотреть в её глаза свысока, и с такого расстояния, видеть в них страх…

Двенадцать лет назад он и не допустил бы мысли, что это будет приносить такое удовольствие. Но она ведь сама выбор сделала. Он ведь предлагал уйти из ковена, предлагал дать любые откупные. Он душу за неё бы отдал тогда, только этого оказалось недостаточно, чтобы её убедить.

Вот только ведьма, даже бледная, не спешит молить о пощаде. Каким-то удивительным усилием умудряется вытянуть из хватки нага руку и, совершенно обнаглев, тянется к его лицу. К виску. Чтобы коснуться двумя прохладными своими пальцами его кожи. И обжечь её…

Перед тем, как реальность подернется дымкой, Аджит успевает заметить, как бежит по каштановым ведьминым волосам серебряная дорожка. Тонкая, три или четыре волоса, но такое быстрое поседение не может не броситься в глаза, а потом…

Воздух начинает кипеть жаром и тьмой…

Кажется — будто небо закрыло непроницаемым покровом тьмы. И тьма эта кричала тысячей пронзительных голосов. Леденящих, болезненных, совершенно нечеловеческих. Да и нелюди… Аджит мог поклясться, что ни один из семи народов, называемых “нелюдью”, не мог кричать вот так. Даже на вопль дикой баньши это не походило.

А еще баньши не умели создавать такой вот черный дождь, от прикосновений капель которого дымились травинки…

Постепенно органы чувств привыкли. Глаза начали различать в окружающем мраке очертания горящих домов. Уши — выбирать из нестерпимого воя отдельные человеческие стоны. А потом Аджит понял, что движется. Или это видение ведьминское пришло в движение?

Да. Пожалуй, так.

Сначала были видны только руки. Тонкие руки, что цеплялись за сухую траву и ползли вперед. Из тьмы в сумрак. Судя по всему — из завала на волю. Потом с тихим болезненным покряхтыванием маленькая хозяйка глаз, которыми сейчас смотрел на навороженное видение Аджит, встала на босые свои ноги, покрытые ссадинами и ожогами. Судорожно дернула головой влево. Вправо. Припадая на одну ногу, шагает по узкой улочке, состоящей из алеющих жаром, догорающих остовов домов.

— Мама… — голосочек, точно девчоночий, дрожит и срывается. Страх и паника слышатся в нем очень хорошо. Мамы нет. Не отвечает, не находится. Зато черная, сплошная туча, что закрывает небо, топит деревню под собой гораздо более яростным пронзительным воем.