Моя мама - ведьма!

Но что если каждый шаг — как первый? Всего-то и надо — развернуться к нему лицом. Протянуть руки вперед, прикоснувшись к плотной гладкой ткани дахота — пояса, которым наги драпируют место перехода змеиного тела в человеческое. Нащупать узел мелко подрагивающими пальцами.

И не слушать…

Не слушать тихого восторженного шепота…

Духи, что видят нашу связь — видят, как разгораются от близости друг друга наши ауры, напитываются этим сиянием и восторженно горлопанят всякую мистическую дурь, а я слышу их песни как колыхания воздуха и обрывки слов.

Узел оказывается сложным. А может — всему виной мои дурацкие ватные руки, которые от близости Аджита совершенно перестали меня слушаться. Мгновения текут, луна за окном разгорается, я — слышу, как с тихим шелестом ложатся вокруг меня витки тяжелого нажьего хвоста.

Он может просто сжать его — и от меня останется мокрое место.

Вот только… Дрожь, что с каждой секундой бьет мое тело — она вызвана совсем не страхом. Это воля судьбы, однажды нам с Аджитом Махавирским изъявленная, требует внимания к своим решеньям. Она хотела, чтобы мы были вместе. Она сказала нам, что никто иной не подойдет нам лучше. А что мы? Почему мы такие непослушные?

Я справляюсь с узлом и испытываю немыслимое облегчение от этой победы. Наконец-то я могу сделать шаг назад, наконец-то удастся противостоять воле настойчивой магии, наконец-то…

В этот раз хвост Аджита сжимается вокруг меня совсем легко. Чтобы удержать, но не причинять боли. Он подтягивает меня выше, так, что между нашими лицами остается всего один палец в длину. Смотрит в упор. Молчит. Делает хуже.

Если бы он язвил, я бы сосредоточилась хотя бы на его голосе, на его ядовитых замечаниях, на том, чем он во мне недоволен. А он…

— Ты дрожишь… — хрипло замечает Аджит, не спуская с меня почти невыносимого взгляда, — почему ты так дрожишь?

Он по-прежнему чтит свой обет, он по-прежнему не называет меня по имени, но и пресловутого, любимого нажьего оскорбления “ведьма” я из его уст не слышу.

Впрочем, как это мне поможет?

Правильно — совершенно никак. Даже хуже!

В ритуальном круге связи чувствуются острее. Мы должны были соприкасаться двумя ладонями, а соприкасаемся телами — и площадь соприкосновения безумно велика, безумно, и безнадежно. Сил сопротивляться воле требовательной судьбы у меня в эту секунду не остается. Я просто прикрываю глаза и позволяю себе “втечь” в плотный кокон нажьего хвоста, меня обнимающего.

Даже чуть-чуть хочу, на самом деле, чтобы он сжал меня крепче. С откровенной жадностью. Чтобы я ощутила, как в моей душе эхом отражается, как он истосковался.

А может…

Мир полыхает, когда теплые мужские губы касаются моих губ. Полыхает, заливается огнем от края до края, и бежать становится некуда и незачем. Потому что если говорить честно, я… Я скучала. Ох, Иссинь всемогущая, как же я скучала! По терпким его губам, со вкусом лещины и хмеля. По крепкой шее, вокруг которой обвиваются мои руки. По тяжелому шелку его волос, в которые я зарываю пальцы с откровенным удовольствием. Судьба бьет в колокол, и он не звучит беззвучно. Глубоким эхом застарелой, некормленной и озверелой страсти скручивает нас с Аджитом, лишает воли, швыряет друг в друга.

Нельзя игнорировать судьбу по двенадцать лет. Она та еще стерва и совсем не понимает намеков.

Жара… Лихорадочная, лютая, прожигающая насквозь… С каждой секундой она все сильнее, и тумана в голове все больше. И наш поцелуй — откровенный, но все ж таки просто поцелуй, с каждой секундой становится тем, что не должно случиться этой ночью. Безумием бесконечным…

— Кра-а-аха-ха!

Глухой вороний хохот на окне служит идеальным средством вытрезвления. И я, и Аджит, вцепившиеся друг в друга, одержимые волей судьбы — приходим от этого смеха в себя и шарахаемся в разные стороны.

Судя по сбледнувшей физиономии великого раджа — ничего из произошедшего он не планировал. Только достать меня хотел, а получилось…

— Нам пора приступать, — слышу свой голос будто со стороны, — мы должны закончить ритуал до рассвета.

Глава 10. Ритуал

Её вкус истаивает с его губ слишком быстро. Его пальцы слишком стремительно теряют её тепло. Он сам… Он сам ощущает, как шумно бурлит в крови та жажда, что еще несколько минут назад нашептывала, что это так кстати, что на них нет ни единого клочка одежды…

— Начинай же, ведьма, — Аджит хотел бы говорить неприступно, бесстрастно, но уверенный голос раджа, кажется, решил ему с кем-то другим изменить.

Она такая красивая…

Раньше была нежным бутоном, сейчас — как в полную силу расцветшая роза. Спелая, зрелая, роскошная… И длинные, густые волосы струятся по голой спине почти до бедер.

— Давай сюда!

Тело нага само радуется услышанному приглашению. Само тянется к ведьме, и только потом он понимает, что обманулся как наивный мальчишка.

Она звала не его. Этого своего пернатого паршивца, которому место в супе, а никак не на этой тонкой красивой руке.

…Он ведь так любил целовать эти запястья…