Моя мама - ведьма!

Глупец. Так долго сопротивлялся воле судьбы, сколько аскез вынес, лишь бы Аспес даровала хоть какое-то ослабление этой тянущей, одержимой связи.

И так глупо ринулся в бездну, как только оказался к ней слишком близко!

Ведь ничего не поменялось!

Она изменница, предательница, она предала их предназначение, бросила Викрама как беспутная кукушка.

Желать её — позор и бесчестье для него. Он это понимает. И желает. Так, что чудом чешуя с хвоста не лезет.

Впервые за много лет действительно, по-настоящему хочется перевоплотиться и прижаться своей наготой к наготе её. Предназначенной.

— Ты доставил мои травы куда нужно?

Аджит настолько напряжен, что слышит даже шепот ведьмы.

Впрочем, ворон даже и не думает делать из обсуждаемой темы секрета.

— Кра-кра-кразумеется! — и косится на Аджита нахальным блестящим глазом.

Ну, можно и не в похлебку. Ритуальная метелка из перьев ворона — один из очень востребованных инструментов высшего жреца. И у великого раджа Махавира она как раз истрепалась.

— Тогда начнем, — ведьма разворачивается к Аджиту и замирает, глядя ему в глаза. Он близко, слишком близко, и сам это понимает.

Он еще помнит, как эти губы произносили множество жестоких откровений. Помнит, как она сознавалась в том, что не может себе представить, каково это — всю жизнь свою посвятить нелюдю. Как сама судьба решила за неё, и лето, что было между ними — это лето начарованное, ненастоящее, фальшивое.

Лишь один раз она написала ему после того разговора. И он прибежал, как мальчишка примчался, потому что верил, что она передумала, пожалела, соскучилась по нему хотя бы вполовину так же, как он по ней тогда — до лютого голода, до бессонных ночей.

Нет.

Не передумала.

Без лишних слов поставила между ними корзинку, в которой спал свернушись клубочком наворожденный нажонок с синим хвостом.

— Я не могу его растить, — она говорила это безразлично, — он принадлежит твоему народу.

Так просто отказалась.

Так просто ушла.

Зачем же сейчас она все это делает?

— Храни меня, мой страж, — негромко произносит ведьма, и ворон перелетает с её руки на левое плечо. Распахивает крылья, будто воздвигая над головой ведьмы корону из перьев.

А потом она протягивает вперед ладони. К Аджиту. И взглядом просит сделать то же самое.

Задачка посложнее, чем может показаться с первого взгляда.

Да-да, смешно, можно ухохотаться.

Высший жрец Аспес, прославленный воин, великий радж — и боится соприкоснуться с ладошками собственной заклятой.

Потому что знает, что обречен испытать при соприкосновении. Знает. И хочет оттянуть этот сладкий момент хоть на несколько мгновений еще.

А потом — без оглядки берет ведьму за руки.

Пьет до дна налитую чарку пьянящей горечи.

А она начинает говорить. И тут уже он вспоминает, как сильно любил смотреть, как она колдует! Потому что в эти моменты никого красивей этой ведьмы и в помине нет!

Её глаза — наливаются зеленым сиянием. Её голос становится крепче и глуше. Каждый звук, что она издает, каждое слово, что она произносит на непонятной ведьминской нави, речи, которую понимают их духи, начинает ласкать слух, словно прекраснейшая мелодия.

Он не вслушивается в заклинания. Не запоминает. Ему они бесполезны — человечьи духи на его призыв не откликнутся, даже если повторит звучание заклинания до мельчайшего нюанса звука.

Он просто наслаждается звучанием её голоса.

И когда она встает на колени — наг опускается вслед за ней.

— Ты превращаешь меня в одержимого мальчишку, — так он хотел бы сказать. Если бы она не застукала его сегодня с наложницей, если бы его не связывали узы брачного обета, если бы не…

Тысяча причин не говорить. И одно нестерпимое желание их всех перевешивает. Только одна ниточка — знание, что в ход ритуала истинному нелюдю вмешиваться нельзя — заставляет его молчать.

Он опускает ладони на пол вместе с ней.

Он вместе с ней сжимает в пальцах острие и рукоять деревянного кинжала, что все это время лежал между ними. Так, чтобы четыре их ладони покрывали деревянное острие целиком.

Он впитывает каждую секунду её близости, потому что… Это все, что он может себе позволить.

Даже если бы и хотел её не отпускать — не осталась бы. Убежала бы в свой драгоценный ковен, лишь бы не глядеть в глаза нелюдю-присужденному. А в груди опять ворочается и рычит сердитый зверь.

Не сбежит, если удержать силой.

Запереть, приковать, не дав и шанса на побег.

Он никогда не хотел лишать её выбора, но…

Это было давно.

Она толкает его пальцы мизинцем. Аджит впивается в её лицо вопросительным взглядом. Не говоря ни слова, ведьма тесно сжимает собственные ладони на деревянном кинжале, да с такой силой, что на библиотечный паркет тут же капают четыре тяжелые алые капли.

Понятно!

К удивлению Аджита, простое дерево в ходе ритуала приобрело поистине магические свойства. И рассекает кожу на ладонях просто, легко, и почти безболезненно, прижигая края раны необъяснимой магической прохладой.