Моя мама - ведьма!

Его кровь на паркете смешивается с кровью ведьмы. По белым линиям ритуальной печати к крови тянутся темные, едва заметные тени. Духи, голодные, некормленные, жаждущие хоть каплю крови слизнуть с теплых половиц.

— Мы сажали семя четырьмя руками, — ведьма переходит с нави на человеческую речь, — Чтоб оно тянулось к солнышку ветвями. До поры, до часу наш росток — не древо, до поры, до часу, рано птице в небо.

Когда-то она объясняла, что духи очень любят вот такие простенькие стишки. Их завораживает ритмика, она их расслабляет, и духи становятся более послушны воле ведьмы, что на ходу сочиняет очередное заклинание.

Их даже учили их сочинять, кажется.

Чтобы не каждый раз по учебнику искать, чтобы изъявить волю духам на понятном им языке.

Он даже помнил некоторые стихи, которые она писала для него. Наивные, смешные и такие чувственные стихи влюбленной юной ведьмы. Или…Нет! Зачарованной юной ведьмы. Так вернее. Так мозг ощущает хоть глоток трезвости.

Она продолжает сочинять на ходу, она излагает духам, собирающимся вокруг них, что их общего сына пытаются убить, что по их же законам любое дитя защищается родителями. Духи уже выросли вокруг высокими темными тенями. От лиц их видно только белые пятна с щелями глазницами. Они переглядываются, перешептываются, качают головами, соглашаясь.

В какой-то момент Аджит успевает заметить, как истончается и покрывается серебром один из волос в густой гриве рассыпчатых волнистых прядей ведьмы. И еще один. И еще…

А потом понимает, что этих прядей на её голове много. Слишком много! Она ведь женщина, не старуха. Тогда откуда столько?

Он находит взглядом браслет на её запястье. Единственное, что осталось на ведьме, хоть она и вошла в печать.

И тут до него доходит.

Все это время она колдовала.

С Ведьминым Замком на руке.

Что в принципе невозможно!

Но как?!

— Согласны, согласны, они согласны! — ворон умудряется каким-то макаром даже это выкаркать, хотя ведь ни одной раскатистой “р-р-р” в этой фразе нету.

Ведьма тихонько выдыхает. Давит на нож, заставляя Аджита опустить его на пол. Складывает вместе окровавленные ладони.

— Дай мне ключ, фамилиар, — претенциозно и высокопарно произносит она, — дай мне то, что ты хранишь в своей утробе. Отдай мне то, что поглотил ты за малую плату, чтобы получить большую.

Ворон слетает с её плеч, взлетает к потолку библиотеки, распахивает клюв.

И из этого клюва на пол вокруг печати сплошным потоком начинает течь тьма. Много тьмы.

Кажется, самое главное веселье этой ночи только начинается.

Кажется, что такого страшного может представлять тьма? От чего может у бывалого воина по спине ползти ледяной, промораживающий насквозь священный ужас?

От черных живых щупалец, множеством окончаний прилипших к незримому барьеру, окружающему ведьму и нага.

От того лишь, что они задели только пару синих чешуек на хвосте великого раджа и он ощутил, как возмущенно откликнулось защитное благословение. Такую гадость благословленному богами трогать не полагалось.

Чистая скверна — чья-то чужая ненависть, смертоносная, ядовитая…

— Сиш. Ахад. Нуа. Миссат!

Голос ведьмы звучит глухо. Голос ведьмы звучит зло.

Она снова говорит на нави. Она сжимает в руках рукоять деревянного ножа так, будто уже сейчас готова вспороть им кому-нибудь брюхо.

И плевать, что тот нож деревянный, у неё непременно получится.

Она заклинает тьму — вдруг понимает Аджит. Видит, как чернь, текущая и плещущаяся вокруг печати, замирает, вытягивается, медленно, но верно собирается в подобие человеческого силуэта, движущегося по границе ведьминского круга зеркально с заклинательницей.

Господи, да сколько же времени она может седеть? Волосы покрываются серебром все гуще, все плотнее. Уже не одну прядь можно найти в густой каштановой гриве. Ведьма поднимает нож на уровень груди. Продолжает говорить на гортанно-шипящей нави, грубой, будто причиняющей дурноту одним своим звучанием.

И все же дурноты недостаточно, чтобы Аджит не заметил тонкую струйку крови, протянувшуюся по запястью ведьмы. От браслета.

Нет, ему не кажется. У него получается разглядеть сияющие глазки заточенных в тело металлических змей духов. Вот кто пьет из ведьмы жизнь и силу! Но Аспес, как она умудрилась договориться с этими духами? Они ведь не подкупны! Точнее сказать — у смертных нет ничего, что могло бы подкупить духов. Духов можно заклясть, зачаровать, но… Пойти на сделку? Да еще и в обход наложенных условий пребывания в мире смертных?

По идее сейчас духи, заточенные в этих змеях, должны испытывать сильную боль, карающие чары, вплетенные в браслеты, чутко следят за соблюдением сделки. Но кровь ведьмы, видимо, дороже.

Она замирает. Замирает прямо напротив существа, слепившегося из черноты. Держит нож острием вперед. Замолкает. Вдох и выдох Аджита происходят в абсолютной тишине. А потом ведьма шагает вперед. За линию ведьмина круга. Прямо внутрь черной фигуры, вспарывая её деревянным своим ножом.