Моя палата

   – Коллеги... – начал он и запнулся. – Друзья. У нас случилось ЧП, как вы могли сами видеть. Потому с этой минуты объявляется режим чрезвычайного положения. Что это значит? Это значит беспрекословное выполнение всех распоряжений и приказов руководства. В ближайшие сутки я не потерплю никаких выходок и нарушений дисциплины. Виновники беспокойств будут тот же час изолированы с последующим дисциплинарным взысканием. Сейчас мы связываемся с министерством, но сегодня... глухо там сегодня. Максимум, на что можно рассчитывать, это ремонтная бригада МЧС, которая сможет отремонтировать и запустить систему отопления минимум за сутки. Ближайшую ночь вы проведете в женском отделении. Там есть несколько свободных палат, но кому-то придется разместиться в коридоре. Вы понимаете, что это значит?

   – Мандарины? – послышался шепот.

   Кто-то хихикнул.

   – Кхм... – голос главврача был крайне напряжен, и охота еще раз пошутить отпала. Хотя никто не поручился бы, что это была шутка.

   Федор Никитович проследовал из одного угла столовой в другой.

   – Господа пациенты, это значит, что я к каждому из вас приставлю санитара, который будет одергивать ваши щупальца и усмирять вашу прыть. Я доступно изъясняюсь?

   Пациенты робко и дробно закивали головами. Степан, не испытывая никаких эмоций, открыто глядел на "вожатого их зимнего лагеря". Он сидел совсем рядом с входом и был виден, как на ладони. Поймав его взгляд, Федор Никитович указал рукой на Степана и произнес:

   – Всем нужно вести себя, как Степан. Не ходить, не бродить, не высовываться. Говорить только тогда, когда спросят. Самим ничего не спрашивать. И тогда я буду вам благодарен. После урегулирования ситуации мы обсудим некоторые послабления, которые я вам разрешу. Вы пока подумайте, чего бы вам хотелось больше всего хотелось.

   Кто-то вздохнул и выговорил:

   – Мандаринов...

   Степан понял, что и эта реплика, и предыдущая не были шуткой. Понял это и Федор Никитович, потому проигнорировал пущенное в эфир слово. Он вернулся в противоположный угол.

   – Пока что всем надо находиться здесь. Когда ваши места подготовят, вас начнут переводить в женское отделение небольшими группами. Повара вам выдадут дополнительный компот. Что касается ужина, то решение еще не принято, но он будет обязательно, обещаю. Есть вопросы?

   – Один только, Фед-Китич, – руку поднял Иван Петрович.

   – Слушаю.

   – Можете ли вы гарантировать, что этот инцидент не есть происками масонов? Что это не спланированная диверсия против нашего государства, с которой может начаться революция?

   Главврач потупил взгляд и задумался. Он вспомнил, как этот пациент заявлял комиссии, что главврач, то есть Федор Никитович, вражеский шпион, и что он приставлен сюда, к ним, собирать важную информацию о последних разработках в сфере обороны, а также ставить нечеловеческие эксперименты над помещенными сюда пациентами.

   – Гарантировать этого я вам не могу, Иван Петрович, – в итоге ответил доктор, – но виновник данного инцидента схвачен и изолирован, он будет передан в руки правоохранительных органов. И если подобные факты найдут подтверждение, то вот тут я вам даю гарантию, что всю их вражескую организацию они, специально обученные люди, раскроют и обезвредят. Вас это устроит?

   – Думаю, что да, Фед-Китич. Рассчитываю на вашу гражданскую сознательность.

   – Если хотите, можем вам устроить с ним очную ставку, чтобы вы сами провели дознание.

   – Н... нет, пожалуй, это лишнее. Если за дело возьмутся наши военные специалисты, то я буду спокоен. Спасибо вам.

   – Никаких проблем, Иван Петрович, спасибо вам за проявленную бдительность. Я обязательно укажу в вашем личном деле, что вы заслуживаете полного доверия.

   Иван Петрович обрадовано заулыбался и деловито поднял палец вверх – учитесь, сынки!

   Федор Никитович, не дожидаясь других вопросов, развернулся и, издавая мокрыми туфлями чавкающие звуки, вышел из столовой. Пациенты вновь остались одни. Некоторые принялись бездумно ковырять остатки своей еды, потеряв от избытка эмоций аппетит. "Пищевые археологи проводили безуспешные раскопки". Поначалу разговор спотыкался и не хотел набирать обороты, но вскоре басистый голос Ивана Петровича, который почувствовал себя лидером в этой группе, потянул ниточку повествования. Степан пропустил несколько первых предложений, и начал вслушиваться лишь некоторое время спустя: