Моя палата

   – ... штук сорок было. Представляете? Потом, я спрашиваю, зачем тебе столько? А он говорит – мамку лечить буду, болеет, дескать. Сорок пачек, говорю? Это же целое отделение можно вылечить! А он нет, и все. Говорит, курс такой, потому и везет, а у нас достать негде. И фотографии показывает, значит, вот мамка, а вот я, а вот сестричка младшая. Подготовились, значит. Я стал спрашивать, где и на какой улице выросли, какого года рождения сестра, где отец? Все помнит, очень хорошо подготовились. Но я вот с самого начала понял, что врет он. Интуиция, понимаете, я же там тридцать лет проработал. Я таких, как он, насквозь вижу. Позвонил в отдел наркотиков, прислали они офицера, партию изъяли, а контрабандиста этого в камеру, как собаку. И даже там не сознался. Все кричал, что мамка-де помрет, сестру кормить некому. Наверное, до сих пор сидит где-то. Такая вот история, – завершил повествование оратор и принялся осматривать слушателей в ожидании похвальных возгласов и восхищения его профессионализмом.

   – Сука ты, Петрович, – безапелляционно заявили из угла, к которому Степан сидел спиной.

   – Хм? Кто? Я?

   – Ты. Конкретно ты и есть сука.

   – А ты кто такой, чтобы такие заявления делать? – багровея, поинтересовался Иван Петрович.

   – Я человек. А ты нет, ты сука.

   Иван Петрович сжал кулаки, но промолчал. Оппонент не унимался:

   – Вы, церберы самого блядского режима в мире, живете только за счет того, что стоите на головах людей. А всем кричите, что стоите на идеях. Не идеи это, а трупы покалеченного вами поколения. Ваша система не для людей, как во всем мире. У вас люди для системы. Система жрет людей, переваривает и выплевывает вот такими холуями. Знаешь, я всегда хотел сказать тебе и таким, как ты: если вы хотите жить, как рабы, то живите. Но других за собой тянуть не надо. Чтоб у тебя земля под ногами горела, падло.

   – Я доложу о тебе, куда следует.

   – Доложи, доложи. Куда они меня дальше-то сошлют? Уже и так сослали. Только помни, Петрович, система и тебя сожрет. Вот уже и начала жрать. Посмотришь, как сейчас государство твое забегает и примется ремонтировать для тебя, почетного гражданина, палату. Подохнешь раньше.

   – Для вас старались же! Строили светлое будущее!

   – Светлое будущее не могут построить личности с темным прошлым, Иван Петрович.

   Опять наступила тревожная тишина, в которой неистовое сердцебиение оскорбленного Ивана Петровича было слышно всем. Он сжимал кулаки в бессильной злобе, представляя, как сокрушает шейные позвонки этому мелкому недоноску, как заставляет его ползать в пыли и умолять простить.

   Степан устал сидеть ровно и решил прилечь на стол, подставляя свои руки, похожие на тростинки, под голову. Он распластал грудную клетку на холодной поверхности стола, давая мышцам отдых. Спина расслабилась, и Степан почувствовал, что дышать стало легче. А может, просто воздух в помещении стал холоднее.

   – Сестрички говорили, что мороз будет до минус тридцати, – прозвучало предостережение.

   – Хана халупе. Даже тараканы вымерзнут.

   – А я однажды при минус тридцати в лесу ночевал, и ничего.

   – Ну да, ничего, только голову простудили, и в итоге к нам переехали.

   – Я у вас из-за жены оказался.

   – То есть как это?

   – Да... Она забеременела.

   – Во дела!.. От такого нынче умом трогаются?

   – Не от меня.

   – Слаб ты сердцем, брат. Ну погуляла, так чего же с ума-то сходить?

   – А она не гуляла. Сама, говорит, не знает, как так вышло. Непорочное зачатие.

   – Свят, свят...

   – Бабе Нине не говорите, а то она на мальца этого нас молиться заставит.

   – Вот это меня и доконало. В общем, пил много, пока белок-то и не разглядел. Приписали мне здесь полечиться пару месяцев.

   – Вы у нас уже четвертый. Полегчало?

   – Мне да, а вот мои белки простудились все.

   – Ясно, ясно.

   Степан широко улыбнулся. Этот разговор неведомым ему самому образом поднял настроение. В дверном проеме столовой проплыло озабоченное выражение лица Егора Матвеевича. Он стоял на пороге и задумчиво смотрел на пациентов, раздумывая о своих проблемах. Рядом с ним появилась Тома, которая в последнее время все чаще возникала именно там, где был молодой доктор.

   – Егор Матвеевич, я всем позвонила, женское отделение готовится, уборщики уже высушивают коридоры. Что дальше?

   Он, не меняя задумчивого выражения лица, посмотрел на Тому, и впервые, по ее мнению, заметил ее грудь.

   – Жене надо позвонить... – тихо произнес Егор Матвеевич.

   – Хотите, я могу позвонить? – Тома улыбалась самой веселой из арсенала своих улыбок.

   – Нет-нет, что вы... Я сам.

   – Если нужна будет помощь – зовите!

   Молодой доктор вздохнул.

   – В чем помощь, Тома?

   – Васильевна.

   – А?

   – Тома Васильевна! – она засмеялась.

   – Ой, простите. Тамара Васильевна. В чем помощь?

   – Во всем, в чем потребуется. Могу морально поддержать, могу укол поставить.

   – Все шутите... – грустно произнес Егор Матвеевич. – А ведь сегодня Новый год. Семейный праздник. А я домой не явлюсь.

   – Ну, вообще-то вы можете. Официально вы еще не в должности.

   – А морально?

   – А мораль мы тут как раз лечим.

   – М... Да...

   Тома выдержала минутную паузу и донесла следующую новость до Егора Матвеевича: