Моя палата

   В ответ коридор скрипнул и затих. Глухо слышались голоса пациентов, которые, должно быть, смотрели праздничную программу в столь поздний час. Степан вынырнул из одного коридора в другой, "словно разменял одну купюру на другую такого же номинала". Впереди него матовым блеском светился поворот, ведший в рай, к Орхидее. Между ним и раем восседал на кресле Цербер, готовый броситься на Степана в любую минуту. Он, идя словно по минному полю, подкрался к повороту и аккуратно выглянул из-за угла. Ирина Михайловна караулила на своем посту, поглядывая через стеклянную дверь в комнату отдыха, откуда доносился смех. Появиться в коридоре сейчас – значит обречь свой побег на провал. Степан прислонился к стене и завертел головой, пытаясь понять, что ему делать дальше. В одну сторону коридор вел в тупик, обрываясь окном. В другой стороне он упирался в ледяную пещеру, которая раньше была мужским отделением. Степан решил пойти в ту сторону и посмотреть, не затерялась ли где-нибудь в той стороне идея, которая позволила бы обмануть постовую медсестру.

   Он повернул в другую сторону и зашагал туда, мечтая, что когда-нибудь он вновь сможет идти, куда ему хочется, ни у кого не спрашивая разрешения. Дорогу ему преградила входная дверь, которая еще "издали предупреждала его металлическим блеском о том, что она здесь есть". Степан толкнул одну створку и понял, что опять оказался перед запертой дверью. Он покачал головой – "в больнице было намного больше запирающихся дверей, чем пациентов". Дверь была закрыта на ключ, и попасть за ее границу можно было, лишь выбив стекло. Степан облокотился на нее спиной и сполз вниз. Снова ему захотелось запаниковать, предаться отчаянию, разбить окно или лицо медсестры. Его руки "припали к щекам". Он шумно выдохнул. Он призывал Орхидею на помощь. Ему нужна была поддержка, подсказка, теплое успокаивающее объятие. Сейчас их разделяют всего пятьдесят метров пустого коридора с одной единственной "живой изгородью", но эта преграда была хуже колючей проволоки.

   Замок вдруг взволнованно задрожал. Эта дрожь передалась Степану, и он понял, что кто-то пытается вставить ключ в скважину. Он лишь едва успел подтянуть к себе ноги, как створка двери распахнулась, и этот кто-то прошел в коридор, высоко поднимая ноги. Тяжелые подбитые сапоги пронеслись у самого лица Степана. Выше сапог развевалось пальто, которое выдало своего хозяина – это был Федор Никитович. Он, не оглядываясь, пошел по траектории, которая направила его прямиком за поворот, на пост.

   Степан почувствовал сильный удар по пальцам. Пока дверь закрывалась, он рефлекторно обхватил косяк двери рукой, чтобы она не посмела захлопнуться. Другой рукой он лишь успел перехватить свой рот, чтобы не закричать от боли. Дверь застыла. Язычок замка "хищно вывалился из своего корпуса, стараясь поскорее попасть в то гнездо, в котором он жил". Степан повернулся, оттолкнул дверь и на четвереньках выполз из женского отделения.

   Слева от него ступеньки "темнеющими слоями уходили вниз", в сторону двора и выхода на свободу. Впереди стояла открытой дверь в мужское отделение, служившее ему домом последние полгода. Степан поднялся на ноги и поспешил в такие знакомые ему коридоры, где "каждую дыру в линолеуме он знал в лицо". Только здесь он смог перевести дух и почувствовать себя свободнее. Он снова привалился к стене и опустился на корточки, разделяя паузы на две части – для раздумий и для отдыха. В лицо ударила волна холода – отделение теряло право называться жилым помещением.

   Степан старался выровнять дыхание, заставляя легкие дышать медленнее. Он спокойно втянул носом воздух еще раз и услышал тихое всхлипывание. Показалось, решил он. И снова вдохнул. И снова где-то рядом тихо всхлипнули. Степан тряхнул головой, подозревая, что на ней сидит привидение и всхлипывает ему в уши. Но привидение не испугалось. Он все отчетливее слышал неразборчивый шепот в сопровождении плача. Оглядываясь, он понял, что звук идет из процедурной, "в которой сегодня Тома вливала в его вены саму жизнь". Степан поднялся и подкрался к двери, уже которой по счету за сегодняшний вечер. Совершенно определенно там кто-то плакал. И в тихом шепоте, сопровождавшем текущие по щекам слезы, он узнал голос своей спасительницы. Он не знал, одна ли она там, но времени на раздумье не оставалось. Со стороны ступенек послышался шум, и Степан, приоткрыв дверь, прыгнул в напряженную темноту.

   Дверной замок щелкнул тихо, как по заказу. Моментально мимо двери пронесся хор из шумных мужских голосов, который вскоре затих. Тома прекратила плакать и тут же выпалила: