Я ползла и ползла вдоль ограды, и колготки, и юбка у меня промокли до нитки. Я была рада, что эти тетки поверили папе. Мне не хотелось подводить его, а если бы они меня увидели, было бы только хуже. Вставать на ноги я не решилась, пока обе машины не уехали. Потом я побежала обратно к дому тетушки Марии, стуча зубами, и проскочила в заднюю дверь. После ухода миссис Ктототам тетушка Мария всегда перебазируется в темную гостиную, поэтому она меня не видела. Мне пришлось переодеться с ног до головы. Даже со свитера и то капало.
— Где тебя угораздило так промокнуть? — спросила мама.
— Бродила по городу, думала, как помочь Крису — ответила я. Напоминать ей я не перестала. — Кстати, папа жив. Я его видела.
— Ах, Мидж, опять ты со своими счастливыми концами! — рассмеялась она. — Ты же понимаешь — даже если он вот сейчас войдет в дверь, ни к чему это не приведет, правда?
Я обдумала ее слова. И ответила:
— Да. Понимаю.
Когда я была маленькая, то воспринимала маму с папой как одного человека — маму-и-папу — или как небо и землю, части одного пейзажа. Теперь я знаю, они — отдельные люди, которые не ладят между собой. Разница между ними в том, что я по-прежнему напоминаю маме про Криса, поскольку от этого может быть толк. Но папе я про Криса даже и заикаться не стала. Он просто оборвал бы меня, а потом разозлился бы и выпихнул из машины.
Мама тоже думала про папу. Она чистила картошку, передвинувшись к сушилке, — пустила меня прополоскать грязные колготки над раковиной. Подняла голову, посмотрела на меня со своим бодрым и храбрым видом и сказала:
— Перед тем как ты родилась, Мидж, я упала с лестницы. Скатилась до самого низа. Я ужасно испугалась, что навредила тебе, закричала, позвала Грега. Он пришел, поглядел и сказал: «Тоже выдумала, с лестницы падать», — и ушел. Я просто ушам своим не поверила. Но ведь он такой, Мидж. Если все идет, как он рассчитывал, — все нормально, а если нет — не желает об этом знать.
— Я понимаю! — воскликнула я. Лишь бы она больше ничего не рассказывала.
А она стала рассказывать. По-моему, ей тоже надо было облегчить душу и забыть о папе. Она задумчиво проговорила:
— Надо мне было тогда от него и уйти, честное слово. Но ты была на подходе, а я всерьез надеялась, что он исправится, поймет, что людей не загонишь в рамки, или, по крайней мере, поймет, что это можно понять… А он не исправился, Мидж.
Спасибо маме за эти слова. Теперь понятно, почему Зенобия Бейли забрала над папой такую необъяснимую власть. Зенобия из тех девушек, которые за рамки никогда не выходят, это ясно по каждому ее слову.
Папе это нравится. Готова спорить, что Зенобия пользуется рамками в точности так же, как тетушка Мария, — заставляет папу чувствовать себя виноватым, а потом вьет из него веревки. Только он, наверное, по-другому не может. Мне захотелось сказать: «Бедный старина Грег!» — как папа говорил «Бедный старина Тони». И папе тоже спасибо. Теперь я знаю, кто такой призрак. По-моему, это немало.
Слышу-слышу — тетушку Марию втаскивают в дом. Лавиния, брысь. Ох, надо предупредить Криса!
Что постановили на собрании, никто не говорит, но, похоже, решили задействовать всех жителей Кренбери до единого. Хорошо хоть Криса я предупредила.
Я снова ускользнула в комнату Криса, как только мама заснула.
— Наоми, это ты? — окликнула меня тетушка Мария.
— Пойду попью молока, тетушка, — отозвалась я. — Пить хочется.
— Коврик в передней закатали? Не споткнись, дорогая!
— Закатали, а мне еще не девяносто лет! — заорала я.
Просто зла не хватает: из-за нее мне пришлось и правда тащиться в кухню в темноте, а то тетушка Мария заподозрила бы неладное. Поэтому я спустилась вниз, бродила там ощупью и на все натыкалась, но в конце концов нашла запасную свечку. Затем, в надежде, что все пойдет по плану, вытащила из холодильника кучу продуктов, чтобы потом не тратить на это времени. И потрусила наверх.
— Спокойной ночи, дорогая! — прокричала тетушка Мария.
Ну вот, теперь мне надо было пойти и лечь куда полагается — возле мамы. Я мгновенно провалилась в сон и, конечно, проспала бы до утра, если бы не Лавиния. Она почуяла Криса — и так проворно полезла ко мне под одеяло, выпустив все когти, что поцарапала мне руку. Царапины я заметила только утром. А тогда вскочила, полусонная, и помчалась вниз, в комнату Криса. Он стоял посреди комнаты, насторожив уши, и ждал меня. Я упала на колени и обняла его. Я думала, он будет совсем мокрый, но нет. Наверно, нашел себе убежище от дождя. Крис неловко положил мне лапу на плечо — показывал, что тоже рад мне.
— Ой, Крис! — сказала я. — Ну и начудил ты с багдадами! Зато смешно было — просто умора. Видел, как Адель Тейлор поскользнулась в торте?
Крис запыхтел, вывесив язык. Это он смеялся.
— Послушай, это важно, — сказала я. — Тут все говорят, что из зверинца сбежал дикий волк и покусал кого-то из клонов. Ты кусал клона? — Я положила обе руки на его косматые лопатки и заглянула ему в глаза. — Кусал?
Крис помотал головой и уставился на меня. Он хотел сказать «нет», и я поняла — он не врет.