Моя ужасная няня

Вы могли бы подумать, что все эти дополнительные ноги помогали им идти, но как бы не так! Всякий раз, как ребёнок ставил ногу, на пути попадалась какая-нибудь другая нога, о которую он запинался. Кроме того, чужие ноги различались по длине: детям, которым попались взрослые ноги, приходилось идти двумя ногами по тротуару, а одной по водосточному жёлобу – так получалось более-менее ровно. К тому времени как дети добрели до дома тёти Аделаиды, они ужасно вспотели, устали и проголодались.

Но и здесь им не пришлось передохнуть. Вот вы попробуйте сесть, когда у вас две или три лишние ноги, – да им и места подходящего не найти! А когда дети потянулись за кружками, чужие руки действовали совершенно неправильно: они брали кружки, проносили их мимо рта и ставили обратно. Когда дети хотели взять хлеба с маслом, одна рука оказывалась слишком длинной, а другая – слишком короткой, но обе не такие, как нужно.

– Убери руки! – сердились дети друг на дружку, но это ведь были не их настоящие руки, а восковые, с выставки мадам Тюссо, и эти ненастоящие руки не желали делать то, что им велят. Вскоре все дети страшно перессорились, и надо было слышать, какой шум подняли лишние рты…

А теперь случилось самое худшее: Евангелина, над которой они потешались целый день, появилась в дверях и принялась хохотать над ними!

Она смеялась и не могла остановиться. Её пухлые щёки от смеха стали ещё толще, из глаз текли слёзы восторга: она радовалась их конфузу и неудобству.

– Ой, сколько ног и рук! – заливалась Евангелина. – И какие вы все усталые, потные и злые!

– Ну хватит, Евангелина, – обиженно сказали дети. – Мы просим прощения. Мы пытались помешать полисмену отправить тебя в пожизненную ссылку или в лечебницу для умалишённых, но толпа не давала нам подойти. Мы же просто хотели посмеяться.

– А теперь все смеются над вами, – указала Евангелина. – И вы это заслужили, как никто. – И она принялась скакать, растопырив руки, словно обезьянка, распевая: – Ля-ля-ля, трёхногие! Ля-ля-ля, двухголовые! – очень глупым, противным и обидным голоском.

Но вот любопытно… Позади Евангелины как будто разрасталось какое-то… сияние?

– Евангелина, а что это ты – ну, светишься? – спросили озадаченные дети.

– Я? Свечусь? – удивлённо переспросила Евангелина. Потом оглянулась через плечо и сказала: – Ой, это не я – это няня Матильда.

– А что ты тут делаешь, Евангелина? – спросила няня Матильда.

– Смеюсь над ними, – ответила Евангелина. – Правда же, они выглядят ужасно глупо?

– Правда, – согласилась няня Матильда. – Но ещё они выглядят очень несчастными.

– А так им и надо – за то, что они гадко со мной обошлись, – заявила Евангелина и снова принялась скакать, напевать и кривляться.

– Если люди извинились, то всё закончилось, – сказала няня Матильда.

– Ну нет, не для меня, – возразила Евангелина. – Уж я-то буду дразниться ещё долго-предолго!

– Пожалуй, это так, – ответила няня Матильда очень тихо и дважды ударила об пол своей большой чёрной палкой.

Не знаю, как долго Евангелине пришлось скакать, распевая: «Ля-ля-ля, трёхногие!» – но дети совершенно точно слышали её, когда сами, уже выкупанные и одетые в ночные рубашки, с почищенными зубами и прочитанными молитвами, улеглись наконец-то в постели. И у каждого было по две руки, и не больше, по две ноги, и не больше; они положили головы (по одной на каждого) на подушки и заснули.

А лишние руки, ноги и головы наверняка каким-то образом вернулись на выставку мадам Тюссо. Полагаю, няня Матильда за этим проследила.

Глава 5