Моя ужасная няня

И они побежали. Улицы были темны и пустынны, только газовые фонари проливали лужицы света, поблёскивавшие, как золотые соверены[13], на краю мостовой. Высокие дома словно нарочно закрыли глаза-окна ставнями, презрительно говоря: «Вы грубы и неблагодарны, раз убегаете от нас».

– Но мы ничего не можем поделать, – пытались объяснить дети. – Мы на самом деле не хотим, мы только подумали об этом… – Но их рты будто наполнились клеем, и выходило только «мммпф, мммпф, мммпф». И дети побежали дальше.

Всё вперёд и вперёд. Появилась мисс Крилль и теперь бежала с ними, одной рукой тыча их зонтиком и строя в колонну, а другой рукой засыпала каждому в рот огромную ложку Евангелининого Ежедневного Лекарства. Дети попытались отбиться от неё розовой атласной сумочкой, разрисованной бугристыми незабудками, но она только закричала: «Нет-нет, из-за неё я разобьюсь об косяк!» – и продолжала раздавать порошок из ревеня[14]. Беглецам пришлось удвоить скорость, чтобы от неё оторваться.

Они бежали и бежали. Старшие – первыми, Средние – за ними, Младшие – уже за ними, таща за собой Маленьких, а последним – Дитя, ковыляющее на своих пухлых полусогнутых ножках, как обычно полное решимости не отставать. Ириска с Изюминкой весело трусили позади, полные счастливых воспоминаний о покусанном Мопсе.

Дальше и дальше. Бежать было довольно тяжело, и когда дети посмотрели вниз, то заметили, что на ногах у них Евангелинины чёрные ботинки на пуговицах, полные сливового джема. Дети стали подпрыгивать и дёргать ногами, чтобы вытряхнуть джем, и обнаружили, что ботинки им слишком велики и бежать в них страшно неудобно, потому что эти ботинки тянут их из стороны в сторону, заставляя петлять по улице. И вся одежда на детях тоже превратилась в чудовищные Евангелинины платья, слишком маленькие для Старших и слишком большие для Младших. А на головах у них теперь красовались шляпы тёти Аделаиды, огромные, как клумбы, и постоянно сползающие на глаза. Но это ничего не меняло, потому что они всё равно бежали.

И наконец у них появилась надежда на помощь! Из-за угла выехал экипаж, из него вышли дама с джентльменом и поспешили к детям, крича:

– О, неппеса! Штоо случиилось мит дер детти? Ффы убегайт?

– Ой, сэр Людевик де Рез! – воскликнули дети. – Ой, леди де Рез! Помогите нам! Мы не хотим убегать! Пожалуйста, скажите, как нам вернуться. – Но когда сэр Людевик и его жена обратили к ним добрые лица, дети увидели, что они покрыты пятнами.

– Корь! Ветрянка! Чума! – заверещали дети, не в силах сдержаться, а ботинки не по размеру сами быстро-быстро понесли их в другую сторону.

– Поммешаались! Бреттят! Софсеем с ума сошлии! – донеслось им вслед, когда сэр Людевик подсадил супругу в экипаж и велел кучеру гнать лошадей до Дувра, напоследок печально сказав: – И фсе с маленький боротта. Как коосочки и коослики – фсе с маленький боротта.

И правда, вдруг на детских подбородках выросли маленькие золотистые бородки, а изо ртов вырвалось блеяние.

И они всё бежали и бежали. Между высокими домами, мимо зоопарка, где все обезьяны вышли из клеток и бросали в них кусками булки, мимо выставки мадам Тюссо, где стоял Смотритель, любезно улыбаясь им.

– Как нам попасть обратно к бабушке Аделаиде? – спросили дети, пробегая мимо него, но Смотритель только снова любезно улыбнулся, и они увидели, что у него восемь рук и все указывают в разные стороны.

– Ох, – пыхтели дети, всхлипывая, – как же нам остановиться?

Но остановиться они не могли. Занималась заря, медленно выползая на лондонские крыши, поблёскивая на высоких колпаках труб, будя сонных воробьёв, сразу начавших пронзительно чирикать. Детям хотелось есть и пить, они ужасно устали – и вдруг, повернув за угол, увидели огромный стол из гостиной, который ломился от еды и напитков, а за ним стояла Евангелина.

– Ой, Евангелина, дай нам немножко! – закричали они.

Но Евангелина только обидно расхохоталась и принялась скакать и кривляться, словно обезьянка. Выглядела она не лучшим образом: её круглое, пухлое лицо всё было покрыто кашей, а на голове тряслась красная шляпка мадемуазель, зелёными лентами вперёд, похожая на заросший плющом балкон. Но дети и сами имели не лучший вид: с золотистыми бородками, выряженные в Евангелинины платья и чёрные ботинки на пуговицах. А когда они изображали бег на месте, чтобы хоть чуточку задержаться у стола и ухватить по куску еды, то обнаружили, что сосиски в тесте – просто пустышки, а из каждой кружки молока выскочило по толстой пупырчатой жабе, и все они запрыгнули детям на головы и уселись, негодующе квакая, посреди цветов и перьев на шляпах бабушки Аделаиды. К жабам присоединились Попугай и Канарейка – каждому из детей достались Попугай и Канарейка, – и теперь им приходилось бежать под хоровое кваканье, чириканье и хриплые выкрики: «Поднять якоря!» Так наступил день.