Бедняжка мисс Крилль, которой беспрестанно лезла в глаза мыльная пена, толкала кресло со своей матушкой то в одном направлении, то в другом. Она преодолела большой валун, скатилась по другую его сторону, прошлась, как бульдозер, по песчаным замкам под вопли разобиженных детишек, переехала несколько пожилых джентльменов, дремавших на песке, прикрыв лицо газетой…
Ириске, Изюминке и Мопсу наконец-то удалось отбиться от крабов, и теперь они носились посреди всей этой сумятицы, заходясь истерическим лаем, пока крабы пятились к морю, угрожающе растопырив клешни.
Дети Браун носились по пляжу с криками: «Вулкан! Извержение! Спасайся, кто может!..» В конце концов пляж опустел, и они остались одни, попадали в шезлонги возле уничтоженного пикника бабушки Аделаиды и от смеха даже не в силах были разговаривать.
Няня Матильда стояла на набережной и смотрела на них сверху вниз – потом подняла большую чёрную палку…
Маленькие разрезы на холщовых сиденьях стали увеличиваться. Они росли и росли, и дети медленно и незаметно опускались всё ниже и ниже, пока не упёрлись мягкими местами в песок, в то время как их коленки задрались к подбородкам. И так они там и остались.
С набережной наверху доносился жуткий гвалт: ребятишки рыдали по утраченным ведёркам и лопаткам, семьи пытались воссоединиться и правильно поделить детей, потому что многие были перемазаны до неузнаваемости, няни поголовно увольнялись и требовали расчёта, постояльцы гостиниц паковали вещи и уезжали насовсем – или вообще бежали, всё побросав, в страхе перед извержением. Жаркий денёк становился прохладней, с воды подул лёгкий бриз, принеся пряный запах моря; прибой подбирался ближе, разглаживая белопенными пальцами взрытый песок, и снова тихо отползал. Солнце село, наступил вечер.
Застрявшие в шезлонгах дети, прижав колени к подбородку, закричали:
– Ой, няня Матильда, пожалуйста, помоги! Освободи нас, пожалуйста!
Но вокруг стояла полная тишина. Никакого ответа.
Опустилась ночь, взошла луна, и в её свете море лежало, похожее на глянцевитую лужу чёрной патоки; не слышалось ни звука, кроме «фшш-фшш-фшш»: волны шелестели свою колыбельную всем существам, живущим в глубинах океана…
Колыбельная шелестела, а глаза детей внезапно распахнулись и уставились не мигая на мерцающие звёзды. Им так хотелось поспать – но даже задремать не удавалось. Море пело им колыбельную, но они застряли здесь, скрученные на века, и даже не могли заснуть. Они качались и ёрзали в крепкой хватке деревянных рам шезлонгов.
– Вот бы вылезти отсюда! – говорили они. – Если бы только освободиться, мы сразу же убежали бы. Здесь ужасно – мы убежали бы домой… – Но они не могли освободиться: шезлонги держали их крепко.
И вдруг кто-то спросил:
– А где Дитя?
И другой, дрожащий голосок произнёс:
– Да, что с ним случилось?
И ещё один голос, срываясь, произнёс:
– Мы всё развлекались, бегали, хохотали и совсем забыли про Дитя…
И ещё один голос прорыдал:
– Мы вели себя эгоистично, совершенно чудовищно, устроили кошмарные неприятности другим людям, и испортили им прекрасный день, и ни на миг не задумались, где наше бедное Дитя…
А няня Матильда стояла на набережной, бережно прижимая к плечу сонное Дитя, смотрела на них сверху, слушала – и улыбалась. И если бы дети смогли разглядеть её лицо в лунном свете, они бы наверняка сказали:
– Какая она вдруг стала
Если бы только не этот огромный Зуб, торчащий изо рта и нависающий над нижней губой.
Няня Матильда подняла свою большую чёрную палку и опустила её – но очень тихо. И крепко державшие детей деревянные шезлонги вдруг разжали хватку, и луна прикрыла сияющий лик облачной вуалью, так что стало темно и тихо, а море всё пело свою шелестящую колыбельную. Дети закрыли глаза – и вот они уже крепко спят.
Крепко спят – и видят сны.
Глава 7
– Мы убежим! Давайте убежим домой! – И побежали.