Моё собачье дело

Но тут мама уже сама заметила незнакомого мальчика в гостиной и изумленно посмотрела на шаркающего ножкой сына.

— Ты привел друга? А почему ты мне заранее ничего не сказал?

— Это не друг, — нервно зашептал Никуся. — Это мой первый пациент.

Я ткнула остолбеневшую маму в коленку и активно завиляла хвостом. Все нормально, хозяюшка! Только без лишних нервов и слез. А то в последнее время у нас этого добра с избытком хватало.

Мама медленно прошла в гостиную, где незнакомая ей женщина уговаривала мычащего мальчика подняться с пола.

— Здравствуйте, — сказала мама и затихла.

Женщина лучезарно заулыбалась и тоже поприветствовала маму юного терапевта. Тёма наконец поднялся и заканючил.

— Даже не знаю, что сказать, — в конце концов проговорила мама, что по ее медлительной реакции и так было понятно.

— Спасибо вам большое! — вдруг прорвало женщину, и она со слезами бросилась обнимать опешившую маму. — Спасибо вам, что вырастили такого сына, который неравнодушен к бедам других людей! Мог же и чем-то другим заниматься в свое свободное время, чем-нибудь поинтересней, а он вот решил людям помогать. — Она смахнула слезу и крепко поцеловала Никусю в макушку.

— Ты такой молодец!

— Да я ж особо-то ничего не делал, — искренне смутился Никуся.

— Можешь говорить что хочешь, но у нас с Тёмой уже давно не было такого мирного и в то же время полезного дня! Ты думаешь, он молчит? Это он дома молчит. Совсем. А тут разговорился вовсю просто! Хоть непонятно, но говорил же!

Потом пришла и моя очередь получать похвалу.

— Золотая собака! Просто прирожденный терапевт! Чудо какое-то!

Я гордо выпрямилась и стала всматриваться в лица хозяев, чтобы понять, достаточно ли внимательно они слушают. Нахалка-сеструха тоже пристроилась рядом со мной, чтобы незаконно отхватить какую-нибудь награду.

— Эта тоже хорошенькая, конечно, — заметила женщина возникновение сеструхи. — Но та прямо лечебная собака!

Сеструха обиделась. Но не сильно. Потому как не умела сильно обижаться. Да она и не особо хотела бы считаться лечебной собакой, полагаю. Сеструхе нужны были покой и поглаживания родных рук и никакого дополнительного стресса. Женщина схватила сумку и вытащила из нее кошелек.

— Нет-нет! Что вы! — одновременно запротестовали мама с Никусей, словно она достала бутылочку с ядом и хотела всех обильно им полить. Однако мама протестовала гораздо увереннее Никуси.

— Нет уж, я настаиваю! — отстранила их женщина и достала несколько фантиков.

Мне припомнилось, что я такие уже видела среди денег в шляпе при нашей не увенчавшейся успехом попытке гастролей на пешеходке.

— Мы будем приходить еще, — сказала женщина и сунула фантики Никусе в руку. — И я не хочу ощущать неловкость от того, что мне делают одолжение. Это ерунда по сравнению с той пользой, которую извлечет из этих сеансов мой сын.

Когда они уходили, Тёма еще раз вынырнул из своего облака, обернулся, отыскал меня глазами и улыбнулся то ли мне, то ли себе. Дверь захлопнулась, но мне показалось, что часть меня ушла с этим для остальных, несомненно, странным мальчиком. Несмотря на то что я успела уже подремать вместе со всеми, я еле дошла до своей подушки под лестницей, рухнула на нее, как после длительного похода по дремучим лесам, и тут же заснула.

— Да пошли они все к черту! — с горечью взвыл папа, оторвал мышку от компьютера и запустил ее в стенку.

Мне была неизвестна особа, к которой «они все» были посланы, но по маминому испуганному взгляду и ужасу в глазах детей я поняла, что она должна быть очень малоприятной.

Голова папы упала на обижено простучавшие клавиши.

— Никуся, иди-ка поиграй с Сашенькой в детскую, — напряженно спокойным тоном сказала мама и стала выталкивать сопротивляющуюся детвору за дверь.

— Сашенькой? — даже не понял Никуся, косясь на папу.

Сашенька попыталась начать истерику, но мама решительной хваткой затащила их на лестницу и быстро вернулась уже одна.

— Что случилось? — растерянно спросила она затылок бездвижно валяющегося на клавиатуре папы.

На стенке в том месте, которому досталось мышкой, отвалился кусок штукатурки. Сеструха нервно оглядывалась по сторонам, вероятно, в поисках других опасных летающих предметов. Папа резко поднялся и повернулся лицом к аудитории. Я поморщилась. Лучше бы он этого не делал. Выражение у него было страшно-сумасшедшее, а на ярко-розовом лбу красовались глубокие отпечатки клавиш.

— Скажи, пожалуйста, — обратился он к отпрянувшей маме, — они сами понимают, что ведут себя как бабы, которые отшивают влюбленного дурака со словами, что ах, ты такой прекрасный-распрекрасный, уж настолько прекрасный, что я тебя не достойна? Причем ни смелости, ни приличия не хватает, чтобы хотя бы позвонить! Отцокали письмецо, и хватит с тебя, идиота!

— И он со всего маху дал по задребезжавшей клавиатуре.

— Ты для начала успокойся, — предприняла мама попытку усмирения разбушевавшегося супруга. — Подумай о детях!