Моё собачье дело

— О них я и думаю! — заорал папа не своим голосом. — Целыми днями и ночами я только и делаю, что думаю о вас! — Он вцепился себе в волосы и устремил обезумевший взгляд в потолок. — И ничего не… Никому я не нужен, оказывается!

— Ну как это никому? — совсем расстроилась мама, и губы ее задрожали.

— Да вот так, что никому! — Вдруг папин голос резко ослаб, и он бессильно обмяк в кресле. — Прогадала ты со мной, солнышко! Вон у детей бизнес вовсю идет. Даже у собак, елки-палки, он процветает. А я, как последний неудачник, торчу перед компьютером и еще на что-то надеюсь…

С некой гордостью я отметила, что про наш бизнес он правильно отметил. За последние недели я стала — да, вполне можно так сказать — знаменитостью в нашем районе, а может, и во всем городе. К нам все шли и шли новые мамы и папы с детьми, а я постепенно превращалась в мастера терапевтического дела. И вы не поверите, но даже зашуге-сеструхе нашлось применение для некоторых отдельных случаев. Но обычно она служила релаксирующей подушкой для мамаш, которые в ней души не чаяли. Никуся цвел. И, если честно, немного зазнавался, так что мама вынуждена была с ним ругаться, чтобы ему не приходили в голову идеи о том, что в школе он более не нуждается.

При слове «школа» я задумалась. Оно было знакомо мне в контексте собачьих школ, но вот что там делали люди, было не совсем ясно. Другими собаками Никуся никогда не пах, так что речь шла о каком-то ином заведении. Но чему могли учиться люди? Командам? Интересно, каким. Очень хотелось бы знать парочку команд для людей. Дай колбасу, например. После долгих раздумий я пришла к выводу, что, скорее всего, их там обучают уходу за нами. Или за людскими щенками. Откуда-то приютские работники и доктор знали, что надо было с нами делать, чтобы мы случайно не померли. Мы-то ведь сами не всегда толком знаем, что надо делать, чтобы не помереть. Да, логично, в школе для людей учили правилам поведения и общения с другими существами, зависящими от них.

Мама подошла к совершенно раскисшему папе, села ему на колени и обняла его, остолбеневшего, как бревно.

— Бизнес, бизнес… — задумчиво проговорила она спустя какое-то время. — Не о том ты говоришь. Для Никуси эта канистерапия — игра. Нет, может, не игра, он вполне серьезно относится к этому делу. Но и не просто бизнес. Он с половины клиентов денег-то не берет, потому что у них и так с этим худо. А другие ему насильно их дают. — Она вздохнула и положила папе голову на плечо. — Дело не в том, что у тебя в бизнесе не клеится. Мне кажется, ты больше переживаешь из-за того, что отчаянно бросаешься на каждую возможность, совершенно не думая о том, хочешь ты вообще делать такую работу или нет. Иногда у меня складывается впечатление, что ты боишься того, что тебя возьмут, не меньше, чем отказа. Тебе надо расслабиться и хорошенько подумать о том, что ты вообще хочешь.

К концу маминой речи папа уже менее походил на столб, но вид у него был очень несчастный.

— Не знаю, — покачал он головой. — В этот раз я был настолько уверен. Все же шло так… Да ладно, что теперь об этом говорить… — Он потер глаза указательным и большим пальцами и горько вздохнул. — Теперь еще и детей напугал. Прости…

Какое-то время они сидели молча в обнимку и смотрели в никуда. Я прижалась к сеструхиному теплому поднимающемуся и опускающемуся боку.

— Сейчас я действительно готов идти на любую работу, в этом ты права, — послышался папин голос, когда я уже начинала засыпать под укачивающее завывание ветра за окном. Я заставила себя снова открыть глаза. — Но я этого не боюсь, в этом ты не права. Что мне остается делать? Просто не хочется совсем уж прогадать, чтобы потом не ругать себя еще больше.

— Ну хорошо, — быстро согласилась мама. — Значит, все, куда ты подавался до сих пор, было не твоим. Все, что ни делается — к лучшему, правильно?

— Откуда в тебе вдруг столько оптимизма? — удивился папа. — Думаешь, я не замечаю, как ты нервничаешь и плачешь?

Мама немного смутилась.

— Ну да, я тоже человек… Но мне все кажется, что скоро, совсем скоро все каким-то образом наладится.

— Каким-то образом… — страдающим голосом повторил папа.

— Да, именно так! — встрепенулась мама и внезапно показала на нас. Я аж вздрогнула. — Если в нашей семье бизнес раскрутить смогли даже собаки, то чего мы еще боимся?

Но по нашему успешному собачьему бизнесу вскорости был нанесен гнусный удар появлением некоего незваного ревизора. В самый разгар занятий с двумя детками у входной двери появилось две ноги в истоптанных башмаках и четыре белые лапы. Четыре лапы были так безупречно воспитаны, что им даже не требовалось поводка.

— Ой, а мы вообще-то только с детьми занимаемся, — сказала мама, открыв дверь и обведя взглядом строгую женщину с болонкой.

— И даже для этого нужна проверка и регистрация в специальном учреждении, — сухо ответила кудрявая дама и тут же извлекла какой-то лист с жирной печатью из сумки. Болонка осуждающе тявкнула.

Мама напряглась от кончиков белобрысых волос до пальцев на ногах.

— Н-но м-мы это только так делаем… Как бы без всяких…