Моё собачье дело

— Вот если делаете только так и без всяких, то не надо вывешивать объявления со словом «канистерапия», — грубо перебила дама маму, вытащила из сумки еще и один из Никусиных плакатов и помахала им у мамы перед носом. — Это, к вашему сведению, мошенничеством называется, — прошептала она, посмотрев на маму поверх очков в узкой, серебряной оправе.

Мама пошатнулась. Я, до сих пор наблюдавшая за незаконным вторжением из-под головы спящего на мне ребенка в гостиной, осторожно выкарабкалась и побежала к маме на подмогу. Никуся, который пытался причесать сеструху с помощью другой девочки, тоже почуял неладное и напрягся, но решил пока не подавать виду.

Болонка нахально переступила порог наших владений и теперь принюхивалась к нашим подстилкам. Я устрашающе зарычала.

— А вот и нестабильная психика, — как бы между прочим бросила дама в мою сторону. — Вот как-нибудь укусит ребенка, и что вы будете делать?

Мама молча таращилась на даму. Не дождавшись приглашения, та сама зашла в коридор и закрыла за собой дверь.

— Тянет тут, — пожаловалась она. — Давайте мы с вами сядем, и я вам все подробно по полочкам разложу.

«Еще что! Размечталась! Только вошла в чужой дом и уже хочет тут хозяйничать! Или ей своих полок не хватает?!» — возмутилась я в глубине своей вздувшейся груди. Но мама была не против или просто не в силах сопротивляться. Она покорно усадила напросившуюся гостью за стол и налила ей чаю. Не менее нахальная болонка прошлась к нашим мискам и стала принюхиваться. Я уже на всякий случай поставила дыбом шерсть на загривке. Повезло ей, однако, что миски еще до ее прихода были пустыми.

В это время занятия в гостиной продолжались.

— Сейчас я… — виновато пролепетала мама. — Минуточку…

И она умчалась наверх за папой.

— Но если у вас так прекрасно идут дела, — втолковывала дама уже маме с папой, скорбно склонившимся над столом, на котором была разложена куча бумажек, — то что же вам мешает получить нормальную лицензию и открыть свой центр? Раз спрос есть. Флаг в руки, и вперед! И, кстати, не придется оправдываться перед судом за детскую работу, — покосилась она на звук Никусиного голоса, доносившегося из гостиной. — Это я вам так, к слову. Намек.

Дама ткнула карандашом в зеленоватый лист.

— Собака должна пройти тестирование на пригодность в качестве канистерапевта — это крайне важно, а то вы, можно считать, шарлатанством занимаетесь.

— Но, как я понимаю, наши собаки уже изначально исключаются из возможных кандидатов, так? — нехотя поинтересовался папа. — Сын говорил, что обычно применяются собаки типа лабрадоров.

— Что за чушь! — возмутилась дама и схватилась от возмущения за шею. — Собаки всех пород, почти без исключения, могут быть терапевтами! Вот Армагедонка, например, образцово-показательный терапевт с многолетним стажем. — Дама указала на свою несчастную, валяющуюся у ее ног собачонку. — Главное, чтобы характер был подходящий. Идеальный, можно сказать. Это-то и устанавливает комитет!

Папа грустно покачал головой.

— В общем, Никусиному делу пришел конец, — тихо сказал он. — Расстроится он, конечно, безумно.

— Нет, но он может в качестве добровольца помогать в вашем центре, — закатила глаза дама. — Просто наемным работником он быть не может.

— Да о каком центре вы говорите? — с досадой вздохнул папа. — Ни о каком собачьем центре речи и быть не может.

— А почему? — в удивительном единогласии спросили дама с мамой.

Папа изумленно уставился на маму.

— Ты что, серьезно об этом заду…

— А почему бы и нет? — вдруг как-то даже рассердилась мама и сложила руки на груди, забренчав браслетами. — У нас что, много других планов и предложений на сей день?

— Ладно, с вашего позволения, я удалюсь в ванную комнату, — быстро встала дама и ушла в неизвестном направлении, но точно не в ванную комнату.

— Вот ревизор нагрянул, а? — зло процедил папа, с ненавистью взглянув на болонку.

Армагедонка до противности приветливо завиляла хвостом и заулыбалась по-нашему, по-собачьи. Идеальный характер… Я закатила глаза. И почему папа назвал болонку ревизором? Я уже как-то слышала это слово в приюте, но тогда к нам наведался толстенный дядька с отвратительным выражением лица. Все работники его страшно боялись и вились вокруг этой глыбы как утопающие вокруг шлюпки. Дядька присматривался к дыркам в крыше, принюхивался к нашим мискам и, морщась, чиркал что-то себе в блокнот. После его ухода в приюте устроили почти что настоящий праздник. Ничего общего с болонкой Армагедонкой я найти не могла.

— Так почему ты так сопротивляешься даже одной только мысли о подобном центре? — сразу взъелась мама.

Папа откинулся на спинку стула и растопырил руки, как крылья.

— Посмотри на меня! — взвыл он. — Перед тобой человек, отродясь ненавидящий собак! — У меня отвалилась челюсть (в переносном смысле, конечно), я просто не поверила своим ушам. Папа и сам заметил свой позорный промах и бросил на меня виноватый взгляд. — Ну ладно, просто не любящий собак. С нашими-то я уже свыкся…

Свыкся он! Я отвернулась и, раздосадованная до самых глубоких глубин души, поплелась прочь из кухни.