Молодые львы

– Я знаю эту книгу. Мерзкая, грязная книжонка. – Он швырнул ее на пол. – Выброси ее, солдат. Выброси их все. Здесь не библиотека, солдат. Ты тут не для того, чтобы читать. – Книга лежала на полу, посреди центрального прохода, обложкой вниз, с помятыми страницами. А Колклу уже направлялся мимо Ноя, мимо двухъярусных коек, к окну. Ной спиной почувствовал его тяжелый взгляд, от предчувствия беды внутри все похолодело. – Окно не вымыто, – громко объявил Колклу. – Это не казарма, а чертов свинарник. – Широкими шагами он вернулся в центральный проход и, не останавливаясь, чтобы осмотреть остальных солдат, стоящих у своих коек, прошел к выходу, сопровождаемый сержантами. У двери капитан повернулся. – Я намерен научить вас держать дом в чистоте. – Колклу чеканил каждое слово. – Если среди вас есть один грязный солдат, вам придется уяснить, что заставить его соблюдать чистоту можете только вы. До завтрашнего утра всем запрещаю покидать казарму. Никаких увольнительных на уик-энд. Следующий осмотр завтра, в девять утра. Настоятельно рекомендую к этому часу навести в казарме должный порядок.

Он повернулся и вышел.

– Вольно! – прокричал Рикетт и вслед за капитаном и главным сержантом покинул казарму.

Медленно, ощущая на себе сотню обвиняющих взглядов, Ной вышел на середину центрального прохода, где лежала книга. Наклонился, подобрал ее, расправил смятые страницы. Затем подошел к окну, ставшему основной причиной свалившихся на роту неприятностей.

– Субботний вечер! – В голосе, который донесся из другого конца казармы, звучало горькое разочарование. – Сидеть в казарме в субботний вечер! А ведь у меня свидание с одной официанткой. Она практически согласилась лечь под меня, а завтра утром приезжает ее муж. Просто хочется кого-то убить!

Ной осмотрел окно. Прозрачные, сверкающие стекла, за ними ровная, пыльная, выжженная солнцем земля. На нижней планке в углу лежал мотылек. Каким-то образом он ударился о стекло и умер, оставив на чисто вымытой поверхности крошечное желтое пятнышко. Ной машинально снял мотылька с планки.

Он услышал за спиной шаги, перекрывающие недовольный гул голосов, но не повернулся, держа мотылька в руке, ощущая пальцами покрытые пыльцой сломанные крылышки, уставившись на далекий сосновый лесок, который рос на другом конце лагеря.

– Ну что, еврейчик? – раздался за спиной голос Рикетта. – Наконец-то ты своего добился.

Ной по-прежнему смотрел в окно. Трое солдат спешили к воротам, спешили с пропусками в карманах, спешили к ждущим автобусам, барам в городе, услужливым девушкам, навстречу тридцатичасовой разлуке с армией, до утра понедельника.

– Кру-гом! – скомандовал Рикетт.

Гул голосов смолк, и Ной знал, что все сейчас смотрят на него. Медленно Ной повернулся лицом к Рикетту, высокому, крепко сбитому мужчине со светло-зелеными глазами и узкими, без кровинки губами. Передние зубы ему выбили в давно забытой драке, отчего у него всегда неприятно кривился рот, а на техасский выговор иной раз накладывалось пришепетывание.

– Значит, так, солдат! – Рикетт положил руки на верхние койки и угрожающе наклонился вперед. – Теперь я возьму тебя, кайк, под личную опеку. Парни! – Не спуская с Ноя сурового взгляда, он возвысил голос, дабы его услышали все. – Парни, я вам обещаю, что этот маленький кайк в последний раз портит вам субботний вечер. Богом клянусь, такого больше не повторится. Это не вонючая синагога в Ист-Сайде, кайк, это казарма армии Соединенных Штатов Америки, и она должна быть безупречно чистой. Тут все должно сверкать, как и положено в доме белого человека, кайк. В доме белого человека!

Ной в изумлении таращился на высокого, почти безгубого мужчину, нависшего над ним меж двух коек. Сержанта лишь неделю назад прислали в их роту, и раньше он не обращал на Ноя никакого внимания. За два месяца службы в армии Ною ни разу не напомнили о его национальности. Ной обвел взглядом остальных солдат, но все промолчали, осуждающе глядя на него.

– Один из вас займется уборкой прямо сейчас. Кайк, надевай рабочую робу и раздобудь ведро. Вымоешь все окна в этой гребаной казарме, и вымоешь их, как белый христианин, который каждое воскресенье ходит в церковь. И чтоб я остался доволен. Робу надевай немедленно, кайк, и за работу! И если эти окна, когда я приду их принимать, не будут блестеть, как живот проститутки на Рождество, клянусь Богом, ты об этом пожалеешь.

Рикетт лениво развернулся и неспешно вышел из казармы. Ной шагнул к своей тумбочке, начал развязывать галстук. Переодеваясь в рабочую робу, он чувствовал, как вся казарма враждебно наблюдает за ним – ведь он наказал всех, такое не забывается и не прощается.

Только новичок, Уайтэкр, не смотрел на Ноя, он старательно заправлял койку, разоренную Рикеттом по приказу капитана Колклу.

Перед тем как начало смеркаться, в казарму зашел Рикетт и проверил окна.